И всё же настоятель поначалу заупрямился. На дыбы встал.
— Как можно?! В обители Господа Бога нашего — язычники! Грех-то какой?! Как же мог митрополит дать на такое согласие?!
— Он уверен, Бог простит ради величайшей пользы. О здравии царя мыслить нужно. О здравии! О помазаннике Божьем забота. Отведи для них кельи в дальнем углу и не позволяй встречаться с чернецами, вот и ладно будет.
— Не то. Выделю я им дом для моих уединённых молитв.
— Устроит вполне. И перед Богом безгрешно. Мне не забудь дать знать, как съедется большая их часть. Для остальных же, кроме оружничего, в тайне всё держи. В строжайшей. О нашем уговоре ни слова оружничему, когда он придёт к тебе. Поупрямься малость и — ладно.
Не стал, само собой понятно, обо всём этом рассказывать Бельскому Борис Годунов, словно прежде о волхвах и не думал, вот только теперь поделился внезапно возникшей мыслью.
— Ты волхвов и колдунов где размещаешь?
— На Арбате. В тайном доме.
— Зря. Чуть что, сбежать смогут, околдовав стражу. Да и стражу ловко ли держать. Заупрямиться могут и не предсказать ничего. Переведи в Чудов. Под приглядом будут. А из Чудова никогда никакие тайны не уходили.
— Видимо, ты прав. Но как священники? Заупрямятся.
— Митрополита я возьму на себя. Дам тебе знать о его согласии. Тогда тебе просто будет вести речи с настоятелем.
Всё прошло в угоду Годунову, и он раньше Бельского встретился с волхвами. Вернее, с одним из них.
Вышел к нему осанистый муж средних лет. Назвал себя хранителем бога Прова, правосудного и неподкупного. Одет в просторную ортьму со множеством волнистых складок, в каждой из которых — мудрость Правосудного бога. На груди — золотая цепь, как символ единения всех мыслей в одно целое. Спросил со спокойной величавостью:
— Чего ради собраны вместе волхвы и колдуны?
— Или не смогли определить?
— Смогли. Судьбу правителя Российского предсказать. Но я хочу слышать точный вопрос. Я говорю от имени всех собравшихся хранителей богов. Ибо мы предполагаем, что не только о судьбе речь пойдёт, вернее, не столько о судьбе, сколько о дне кончины.
— Да. Это — главное.
— Нам нужно пару дней. Каждый из волхвов обратится к своему богу, хранителем какого он есть, колдуны поведут дело по своему разумению, по магиям своим, следом нужно время свести все мнения в единое. Это право бога Прова. Без двух дней, боярин, не обойтись. И чтобы никто бы нам не мешал. Ни единая нога не ступала бы через порог. Ни еды, ни питья нам не нужно приносить. Пусть только сурьи в избытке поставят.
— Сегодня или завтра посетит вас оружничий. Ему скажешь, что сказал мне, и поставишь свои условия. Он — исполнитель. Я же — от царской семьи пришёл приветствовать вас.
— Благое дело.
Бельский пришёл вскоре после ухода Годунова. Разговор у него один к одному, какой вёлся с Годуновым, только закончился он полной неожиданностью.
— Но я обо всём уже сказал приходившему до тебя от царской семьи. Или не сказал он тебе об этом? — спросил хранитель бога Прова.
— Не пересеклись наши стежки ещё. Я у царя был по делам своим, — вроде бы спокойно ответил Бельский, но собеседник с такой проницательностью поглядел на оружничего, что тот понял: с волхвом лукавить не следует. Но разве можно открыть правду?
Ни проблемы с сурьёй, той же медовухой, только выдержанной ещё и на солнце, ни срок ответа не волновали Бельского: сурья будет доставлена в избытке, какой ответ получит от волхвов, то и доложит Ивану Грозному, но посещение скита Годуновым (а кто ещё, кроме него мог?) очень обеспокоило.
«Доложу царю. Если узнает от Тайного дьяка, худо тогда может приключиться. А так, подозрение вызову к Борису».
На просьбу определить время для тайного доклада Иван Грозный откликнулся без промедления. Усадив на лавку против себя, спросил с нетерпением:
— Волхвы собрались? Определили судьбу мою?
— Попросили пару дней для разговора со своими богами.
— Чего же тогда егозишь?
— Борис Годунов побывал у волхвов прежде меня. Я доставил их тайно, а он прознал. От кого?
Ответ на прямой вопрос должен был прозвучать, по мнению оружничего, один: разберись, сыск в твоих руках, но услышал Бельский совсем другое:
— Стало быть, не совсем тайно. Оплошка у тебя случилась.
Вот так — под девятое ребро. Хотя всё вроде бы обошлось.
Напрасное успокоение. Впереди — неведомое. Тем более что и в назначенный день Годунов вновь опередил Бельского, которому царь Иван Васильевич поручил встретить послов Батория и разместить их, пока не вступая в переговоры.
Бориса Годунова и на сей раз встретил только один хранитель бога Прова, заявив, что получил право говорить от имени всех своих собратьев. Встретил с достоинством, как и подобает хранителю бога, наделённого правом определять золотую середину, если между богами возникали разногласия. Он, в прежние времена, ко всему прочему, имел право судить поступки князей и иных, власть имущих, одобряя их или осуждая. И не было случая, чтобы кто-либо из правителей поступил не по воле бога Прова.
— Садись, гость высокий. В ногах правды нет.
Подождав, пока Борис Годунов угнездится на лавке, заговорил с твёрдой основательностью:
— Рассудишь, боярин, угодно ли семье царской слово или нет. Не тебе извещать царя, но оружничему. Исполнителю, как ты прежде сказывал. Тебе же для раздумий. Я говорю о той судьбе, которая определена богом Судом и не может быть изменена никем. Так вот, ваш царь Иван Васильевич — последний из рода Владимира Киевского, кто правит Россией. На нём пресечётся окончательно род великого князя Киевского и всей России, ибо на Священной горе проклят был и сам князь, и его потомки, когда надругался над кумиром всемогущего бога Перуна. Проклят был хранителем бога Перуна. Великому князю предсказано было, что почит он в бозе по вине сына своего. Так и произошло. В проклятии сказано было, что весь род его пресечётся, и вот подошёл тому срок. Многие десятилетия потомки Владимира истребляли друг друга, неся одновременно и кару народу, кто без упорной борьбы отдал себя под пяту алчных церковников. Князья даже не успокоились, когда боги покарали Россию татарским игом — междоусобица продолжалась без остановки. Последний из Владимировичей тоже не остался в стороне: истреблял князей крови проклятой по всей стране. Лишился жизни и его здоровый наследник. По воле Рока. Остался один — царевич Фёдор. Он сядет на трон. Но он не будет царствовать. Царствовать станет его именем властолюбец. Кто он, мы не спрашивали своих богов. Если есть в том нужда, мы сможем предсказать.
— Не стоит, — смиренно ответил Годунов, сам же возликовал: «Я стану царствовать. Именно — я! Но зачем знать об этом кому-то. Даже волхвам!»
— Есть ещё один сын у Ивана Грозного. Он тоже сядет на трон. На малое время. Так определил бог Суд.
