— Что верно, то — верно. Не повернут ни в жизнь.
— Принимается, — наконец согласился Борис Годунов. — Но до набата с Даниловой звонницы никому не высовываться.
— Знамо дело.
До конца совещания продолжал Годунов вести себя не совсем обычно: не высказывал своего мнения первым ни по одному вопросу. Более слушал. И когда большинство одобряло, соглашался и он. Да и не чинился вовсе. Когда же обсуждение тактических приёмов закончилось, предложил:
— Разъедемся по полкам. Воодушевим воинов на битву. Она очень трудной будет. Смертельной.
Богдан Бельский занервничал. Пути от стана к стану в темноте могут принести любую случайность. А подготовленные лучники у него под рукой. Дай только условный сигнал.
Увы, ещё один щелчок по носу.
— Я с оружничим останусь здесь, — продолжил Годунов, словно прочитав его мысли, словно зная о тайной надежде Бельского. — Пройдём с ним по главному стану.
Почти до самого рассвета бодрствовал Годунов, вместе со всеми прислушиваясь, не долетит ли до стана конский топот разбойных крымцев, и только когда восток начал светлеть, велел Бельскому:
— Оставайся при князе Мстиславском. Твой опыт не станет обузным. Я же — к царю. Доложу о готовности к сече, затем поднимусь на звонницу Данилова монастыря и стану наблюдать за полем боя, чтобы при нужде любую оплошность воевод исправить. В самом монастыре придержу резерв. Тысячи три. В нужный момент либо по твоей просьбе, либо князя Мстиславского пущу свой резерв в дело.
Вот теперь Годунов как Годунов. Подальше от стрел и сабель, а вроде бы не в стороне.
Казы-Гирей не пустил с ходу свои тумены в атаку на русскую рать. Если бы она стояла, изготовясь к битве в поле, тогда иное дело, а то попряталась за толстыми и высокими досками, за которыми не посечёшь гяуров стрелами, да и через оплот просто не перескочишь. Хан принял решение осмотреться. Оставив основное войско против села Коломенского, сам со своим стягом и личной гвардией поднялся на Поклонную гору. Темников тоже взял с собой.
Стоят китай-города на вид пустые. Да и откуда взяться, если рассудить, много войска в Москве, если, как докладывали лазутчики, всё оно в Пскове и Новгороде, да ещё в Ярославле?
«Пустить передовые сотни, чтобы проверить, чем огрызнутся эти передвижные крепостицы, об одну из которых обломал зубы Девлет-Гирей, или ударить сразу всеми силами, быстрее решив исход битвы в свою пользу?»
И тут лашкаркаши с советом. Не таким, какие давал Дивей-мурза своему хану. Нынешний предводитель похода не столь хитёр, как тот в ратных делах, но вот в лизоблюдстве преуспел.
— Великий хан, вели своему войску навалиться на эти дощатые огороды, поставленные ради обмана. Где князь Фёдор, данник твой, раб твой, мог собрать столько войска, чтобы посадить его в стольких огородах? Твоя сила, мой хан, безмерно великая против русских.
— Верно. Туменов храбрых у меня много.
— Если, мой повелитель, упустим время, к Москве могут подойти полки из Пскова и Новгорода. По моим расчётам, дня через три-четыре. Нам этих дней хватит, чтобы взять в Москве всё, что мы собирались взять, и уйти за Оку.
— Принимаю твой совет мудрый. Определи темникам, кому какой огород брать. Да поможет нам Аллах. Великий. Всепобеждающий.
Темники под рукой. Определить каждому направление для удара не заняло много времени.
— Карнаи известят, когда на эти их огороды кинемся. Все тумены выступают одновременно. Пусть увидят гяуры, трусливо спрятавшиеся за досками, как велика наша сила. Велик Аллах!
— Велик Аллах! И Мухаммед его пророк!
А русские ратники все жданки съели, гадая, когда же начнётся атака нехристей? Недоумевали, чего ради татарва медлит? Не в их это правилах. Они атакуют сразу, без раскачки, а тут вдруг — идёт время тихо-мирно. Трудно сидеть, притулившись спинами к колёсам телег, подпирающих китаи, не смея носа высунуть. Это строжайше запрещено. Не спускают глаз с ратников, готовые остепенить тех, кто станет самовольничать, не только десятники, но и сотники. А так хочется поглядеть, что творится за китаями. Вдруг вороги татями подбираются под самые оплоты?
Нет. Такого не может быть. Наблюдатели на звонницах монастырей не спят.
А лашкаркаши не спешит приказывать карнаям, чтобы давали сигнал для начала атаки. Даёт время темникам доскакать до своих туменов, собрать тысяцких и сотников для объявления им ханской воли, справедливо посчитал, что спешка при подготовке к атаке может повредить успеху. Вот если бы рать русская стояла стеной, как обычно, тогда всем всё ясно: передовые тысячи крутят колесо перед вражеским строем, разрежая его, а следом, по команде темников — неудержимая лава:
— Ур! Ур! Ур-а-а-гш!
И дальше всё отработано: за первой лавой — следующая. Тумены второго удара охватывают строй с боков, рассекая его на части. И вот она — победа!
Теперь иное. Теперь нужно подумать, как ловчее одолеть высокие заплоты. Но ничего лучшего не придумаешь, как навалиться всеми силами, окружить китай-города, затем растащить китаи, отобрав для этого специальных джигитов на крепких и послушных лошадях. Они должны набросить на китаи крючки и тянуть их изо всех сил. Крючки для этого есть. Хотя они приготовлены для стен, но вполне пойдут и для этой цели. Есть и крепкие верёвки, плетённые из конских хвостов.
Русские же ратники серчать начали на долгое безделие татар.
— Иль не решаются?! Глядишь, не попрут, а поворотят морды коней своих в степь?
— Держи карман шире. За наживой пришли, разве остепенятся, не награбив добра и не захватив полона?
— Так видят же китаи. Вон их у нас сколько. Побоятся, что не смогут одолеть.
— Им китаи видятся пустыми. Даже пушки у нас упрятаны до времени. Вот и примут их за обманные.
— Оно, конечно, так, но всё же...
Прервался этот вялый разговор протяжным завыванием басовитых карнаев. Подхриповатым, но далеко слышным.
— Ишь ты? Встрепенулись!
Но продолжай сидеть до команды тихо, не смея даже размять ноги, распрямившись. И на подводы не моги взобраться, которые не только подпирают китаи, но и удобны для стрельбы рушницами из бойниц. Когда же татары полезут на сами китаи, стоя на телегах, ловчее рубить сплеча боевыми топорами, мечами, но особенно потчевать незваных гостей шестопёрами. Готовиться, однако, к этому рано. Вот когда ударит полковой набатный барабан, тогда в самый раз поплевать на ладони. А набат встрепенётся только тогда, как им объяснил сотник и подтвердили десятники, когда татарва, хотя и увидит вмиг ощетинившиеся стены китай-городов, остановить бешеный бег своих коней уже не сможет. Но прежде полкового зазвучит колокольный набат со звонницы Данилова монастыря.
Прошло немного времени, и тугой удар главного колокола разнёсся над полем и словно повис над цепью китай-городов. Запаливай, значит, пушкари факелы, сыпь порох на полки. Самопальщики готовь рушницы. Остальным — натягивай пружины самострелов, вставляя в направляющие гнезда калёные болты-стрелы, пока что не особенно шевелясь. Жди удара полкового набатного барабана.
