— Сам князь Воротынский определил Богдану Бельскому, холопу твоему верному, стяг ханский бросить к твоим ногам. Когда и где, твоё, государь, слово.
— На пиру в честь моей победы над Девлеткой!
С этого и началось пиршество. Расселись званые гости по своим местам согласно знатности их рода, воссел царь за свой стол — всё, как обычно, только отчего-то по правую руку царя — пусто. Для кого место оставлено?
Недолго томились бояре, князья и дворяне в неведении, двери трапезной палаты распахнулись, и в сопровождении десятка вооружённых опричников вошёл в неё Богдан Бельский, волоча за собой стяг хана Девлет-Гирея, как половую тряпку.
Вот это — выдумка!
Приблизился Бельский к царскому столу и швырнул к трону царёву изрядно испачканное и помятое знамя.
— Тебе, царь-победитель Девлетки, стяг его, в навозе конском вывалянный.
Царь указал Богдану Бельскому место рядом с собой.
И пошло после этого, поехало. На пиру царь словом не обмолвился о князе Воротынском, ибо его самого среди гостей не было, он продолжал мотаться теперь по порубежью со своими соратниками, организуя работы по возведению крепостей и застав, а раз нет воеводы, зачем говорить о нём. Честил царь лишь своих любимцев, даже тех, кто вовсе не был причастен к сражению под Молодями, а из воевод славил Хованского, Хворостинина, Юргена Ференсбаха, особым словом отмечая мужество и находчивость Богдана Бельского — славил только тех воевод, кого сам определил в Окскую рать для усиления.
После пира, скорее нечестного, чем почестного, Скуратов имел тайный разговор с племянником своим.
— Молодцом ты себя показал в рати, а ещё лучше — со стягом ханским. Теперь путь тебе открыт более вольный. Если к тому же довершим начатое нами. Если низвергнем Воротынского.
Нашли они зацепку, раскрутили её, и Грозный жестоко расправился со спасителем России от полного её порабощения.
Малюта Скуратов размечтался: «Ближним слугой очинит меня взамен Воротынского. Свою сыскную и карательную службу передам Богдану».
Гопнул Малюта, не перепрыгнувши, обнадёжив даже племянника радужным будущим. И Малюта, и Богдан остались при своих интересах. Богдан Бельский даже боярства не получил: не перевёл его государь из окольничьих Государева Двора в бояре думные.
Верно молвится: поступки властелинов непредсказуемы. Можно лишь затаить обиду, не более того. И ждать подходящего момента для расплаты за несправедливость.
Богдан даже заболел от огорчения. Целую неделю не покидал дома из-за недуга, крепко подкосившего его здоровье. И как уже стало привычным, Богдан, перед сном приняв снадобье, отправился было в опочивальню, но вошедший ближний слуга его известил:
— Боярин, тебя кличет спешно Малюта, дядя твой.
«Боярин» — привычно слышать от слуг. Лести ради они его так величают, и он не противится, а вот с приглашением дело странное.
«Вчера наведывался. Спокоен был. Уверенный в себе. Чего это вдруг зовёт? Знает же о хвори моей. Мог бы и сам наведаться, если что стряслось».
— Вели нести одежду на выезд. Да пусть запрягут коляску. Верхом недюжин я ещё. Полость медвежью не забыли бы положить. Не зима на дворе, но хворому остудиться вполне можно.
Ехать всего ничего, но слуги укутали барина своего основательно, чтоб, не дай Бог, не продуло бы его, не усилился бы недуг. Кучер тоже не гикнул на тройку, чтоб понеслась она лихо — не нужен барину встречный ветер. Когда же въехал во двор усадьбы Малюты Скуратова, не остановил коней на обычном месте, а подвёз Богдана к красному крыльцу под самый под навес.
Племянника ждали. И хотя он был здесь частым гостем и хорошо знал дом, ему услужливо подсказали:
— В дальней горнице они.
Почему «они» и почему в дальней горнице, крохотной каморке, можно сказать? Он, Бельский, был в ней всего несколько раз — копия царской горницы для тайных бесед. Выходит, серьёзный на этот раз ждёт его разговор. Тайный. Подальше от слуг. И всё же, почему «они», и сколько ещё гостей дядя позвал?
Гость был всего один. Борис Годунов. Зять Малюты. Муж Марии, двоюродной сестры Богдана.
Впорхнула в душу ревность, а с ней и неприязнь. Конечно, Богдан знал, что дядя подтягивает к трону своего зятя Бориса, и тот уже был дружкой на свадьбе царя Ивана Васильевича с Марфой Собакиной
[52]. Такой почёт не часто достаётся даже князьям именитым, боярством очиненным. И то сказать, великолепен юный Борис, одарён природой щедро. Что осанка, что вид сановитый, что манера держаться — явно он нравился царю даже несмотря на то, что, как поговаривали, Борис всегда умел увильнуть от участия как в оргиях, так и в кровавых расправах.
Не должно бы подобное нравиться Ивану Грозному, но надо же — вроде бы царь не замечает ничего. Значит, лестью берёт Годунов, либо хитростью.
Даже Малюта однажды высказался о нём откровенно:
— Далеко пойдёт. Ты с ним, племяш, ухо востро держи. Рта лишний раз не открывай.
И вдруг они вместе? Наверняка чтобы говорить друг с другом с полным доверием и совершенно откровенно. Что же изменилось?
— Вот и слава Богу, что подъехал, — заговорил Малюта Скуратов, указывая племяннику на лавку с мягким полавочником. — Не время, племяш, хворать. Царя-батюшку снова блажь одолела.
Вот это — выходка. Далеко не та скрытная усмешка, какая однажды сорвалась с дядиных уст, а прямая крамола. Стало быть, не опасается он своего зятя.
«А меня предупреждал рта не раскрывать лишний раз».
Просек Малюта, о чём мысли племянника, и успокоил его:
— Сегодня не коситься нужно нам друг на друга, а плечи подставив, сообща идти к единой цели. Цель же — готовиться к самому худшему.
Помолчал миг-другой, собираясь с мыслью, и продолжил с грустным вздохом:
— Письмо царское Василию Грязнову мне дали почитать. Вам ведомо, что израненный, пленён он Девлеткой. Слишком увлёкся преследованием за Окой, вот и оказался в руках татарских. Девлетка предложил обменять Грязнова на Дивея-мурзу. Василий от себя прислал просьбу уважить Девлетку. И что ответил Иван Васильевич, царь наш? Ишь, мол, чего захотел: кто Дивей-мурза и кто ты? Не забывай, мол, кто отец твой и дед. Дивей-мурза из знатных, а тебе чего, дескать, в знатные нос совать. Ты, дескать, низкий раб, гож лишь скоморошничать на наших пирах. Так и назвал: низкий раб.
Вновь молчание. На сей раз довольно долгое. Снова вздох.
— Ни ты, Богдан, ни ты, Борис, не из первых княжеских родов. Стало быть, — рабы. Низкие. Я тоже не из первых среди Бельских, хотя и очинен в думные бояре. Вас же выше окольничьих не жалует. Скажете, настанет, мол, и наше время. Может быть. Но вот в чём загвоздка: завтра на Боярской думе царь намерен объявить о конце опричнины. Не станет больше отдельно опричнины, отдельно — земщины. Россия снова станет единой. Не мне судить, хорошо или плохо это для России, для нас же — худо. Очень даже худо. Не при деле мы окажемся. Если даже минуем опалы. Пока я знаю, кого опалит Иван Грозный. Не очень многих. Казней не ожидается вовсе. Предстоят только ссылки. Знаю и то, что царь собирается удалить от себя многих из опричников, кто был его спутником на разгульных пирах и в кровавых забавах. И кто из нас скажет, что и с нами подобное со временем не случится? Тем более что опричные полки, где у нас есть кое-какая опора, намерен он заменить стрелецкими полками. Даже при себе царь думает создать Стрелецкий полк. Вот я и позвал вас, чтобы сообща решить, станем ли мы ждать рока, будем ли сами о себе иметь думку и действовать согласно с этой думкой?
