Бельский пережил Годунова, хотя и не на очень много. Погиб он в Казани, куда сослали его Шуйские на воеводство. Они, по всей видимости, и настроили против него толпу казанцев, ибо Шуйские понимали, что Богдан Бельский не потерял надежду на царский трон и вполне может достичь своей цели. Наёмные крикуны, возбудившие толпу, сами поволокли Бельского на звонницу соборной церкви и сбросили его оттуда.
«Сброшен с раскату» — так зафиксировал убийство Богдана Бельского летописец. Произошло оно в 1611 году 7 марта.
ИВАН ШУЙСКИЙ
Его, как и князя Михаила Воротынского, справедливо почитали спасителем России. На него даже Борис Годунов, расправляясь с Верховной боярской думой, не посмел поначалу поднять руку.
Но всё по порядку.
С Запада на Россию наползали чёрные тучи. Уже молнии ослепляли безжалостным огнём, а гром грохотал всё с большей жуткостью — Баторий, избранный польским Сеймом на королевство, в короткое время смирил высокомерных ясновельможных панов, и они приняли деятельное участие в создании крепкой, но главное, дисциплинированной армии. Сумел Баторий ещё и объединить всех, кто желал захвата русских земель в силу, ему подчинённую.
Грозное получилось войско, возглавляли которое лучшие военачальники тех стран. Да и сам Стефан Баторий отличался не только храбростью и умением нацелено вести наступательные действия, но ещё и наглостью.
На польский престол после смерти Сигизмунда вполне мог быть избран Иван Грозный, но он не захотел, чтобы его выбирали — привык властвовать без всяких ограничений, хотел стать помазанником Божьим в Польше, как и в России, а не быть в зависимости от ясновельможных панов, его избравших. Так во всяком случае трактует этот факт официальная историография, почти не принимая в расчёт предположений о том, что польские магнаты могли вынашивать планы присоединения, при содействии Папы Римского и большинства королей Западной Европы, необъятной России к крохотной своей державе, а Иван Грозный не клюнул на предлагаемую ему заманчивую наживку. Не станем, однако, гадать на кофейной гуще, хорошо или плохо поступил царь Иван Васильевич, отказавшись от польского престола, признаем свершившийся факт и попытаемся разобраться в грозных событиях тех лет.
Стефан Баторий, которого его историографы восхваляют взахлёб, воодушевил добротно устроенное войско обещанием завоевать всю Россию, повёл полки болотами и глухими лесами, местами, где почти полтораста лет не ходили никакие войска. Стефан шёл путём Витовта, Великого князя литовского, трижды в четырнадцатом веке вторгавшегося в пределы Московского великого княжества — Баторий, как и Витовт, прорубал в чащобах просеки, на болотах стелил гати, через реки ладил мосты и совершенно неожиданно вывел своё войско к Велижу и Усвяту, легко взял обе крепости, имевшие великий запас продовольствия и ратного снаряжения, а к исходу августа подошёл к Великим Лукам, богатейшему городу древних новгородских владений.
Гарнизон крепости насчитывал всего около шести тысяч ратников, но тем не менее смог отбить первые штурмы. К тому же смелые налёты на осадивших крепость начал совершать воевода князь Хилков, стоявший в Торжке, но он не решался на свемную сечу с врагом, имеющим многократное преимущество, ждал подхода полков из Смоленска, Новгорода, Пскова и других городов. Увы, российские воеводы давно уже были отучены от дерзкой смелости: за самовольные действия, если они даже станут успешными, от царя не дождёшься ласкового слова, а если случится неудача, считай, лишишься живота.
Иван Грозный, в сложившейся ситуации вместо того, чтобы нацелить полки на разгром дерзкого противника, а то и самому выехать к войску, направил к ставшему по случаю королём польским Баторию послов для переговоров о мире.
Узнав, что к нему едет посольство, Стефан Баторий продолжал воевать как ни в чём не бывало: захватил Невель и Озорища, что ещё более добавило ему надменности. Вдобавок к этому весьма успешно действовали и союзники — литовцы и шведы: или разорена Старая Русса, захвачен Кексгольм, в осаде ещё несколько крепостей. Вот и заявил Баторий послам Ивана Грозного, что если Московский царь хочет мира, то должен отдать Литве Новгород, Псков и Великие Луки со всеми областями витебскими и полоцкими, а ещё всю Ливонию.
О положении дел в России Стефан Баторий был хорошо осведомлён от многочисленных своих лазутчиков, соглядатаев и перебежчиков. Она и в самом деле казалась почти безоружной. Король не мог не знать, что кажущееся — ещё не истина. Почти восемьдесят крупных воинских станов, полностью оснащённых огневыми нарядами, в любой момент были готовы вступить в сражение. Кроме станов — городовая рать в крепостях и во всех городах. Особенно крупные отряды находились тогда в городах западной части России.
Соловьёв, Карамзин, Устрялов и другие историки сообщают о многочисленном воинстве полевом, тоже готовом к битве. По оценкам, не Россия изменилась, но ей изменил Иван Грозный — государь самодержец. Он не возглавил своё войско, он даже не переехал в Кремль, где ему могли бы подсказать что-либо дельное приказные дьяки и думные бояре, а из своего страшного пытками и развратом гнезда направил главным воеводам во Ржев и Вязьму к великому князю Тверскому Симеону Бекбулатовичу
[55] и князю Ивану Мстиславскому послание такого содержания: «Промышляйте делом государственным и земским, как Всевышний вразумит вас и как лучше для безопасности России. Всё упование моё возлагаю на Бога и на ваше усердие».
Список этого удивительного по отрешённости самовластца не только от ратных, но и от государственных дел наверняка имелся у Стефана Батория, вот он и вёл себя так нагло. Однако вполне возможно, наглостью и чрезмерными требованиями он скрывал своё понимание, что одолеть великую Россию ему не под силу, отступаться же от своих обещаний панам и жолнерам ему не позволяла гордость и боязнь потерять власть над ними. К тому же воеводы, видя слабоволие государя своего, сами не действовали решительно, а если говорить честно, то и некому было организовать достойный отпор захватчикам по единому замыслу, по единому тактическому плану.
А в Слободе Ивану Грозному опасались сказать всю правду о бедственном положении на западных украинах, ибо он играл свадьбы. Вначале отпраздновал свою свадьбу с Марией Нагой, затем — сына Фёдора с Ириной Годуновой.
Да и докладывать государю тревожную правду было просто некому.
Вот оценка тем событиям Карамзиным: «...два брака, ужасные своими неожиданными следствиями для России, вина и начало злу долговременному! Уже Годунов, возведённый тогда на степень боярства, усматривал, может быть, вдали, неясно, смелую цель его властолюбия, дотоле беспримерного в нашей истории! Как любимец государев, он мог завидовать только Богдану Яковлевичу Бельскому, оружничему, ближнему слуге, днём и ночью неотходному хранителю особы Иоанновой; как шурин царевича делился уважением и честию с царскими свойственниками, с князем Иваном Михайловичем Глинским и с Нагими, коими вдруг наполнился дворец Иоаннов; как думный советник видел ещё многих старейших бояр Мстиславских, Шуйских, Трубецких, Голициных, Юрьевых, Сабуровых, но не единого равного ему в уме государственном. На сих двух роковых свадьбах, празднуемых Иоанном только с людьми ближними в Александровской слободе, во дни горестные для отечества, под личиною усердных слуг и льстецов скрывались два будущих царя и третий гнусный предатель России: Годунов был дружкою Марии, князь Василий Иванович Шуйский Иоанновым. Михайло Михайлович Кривой-Салтыков чиновником поезда! С ними же пировал и другой, менее важный, хотя и равно презрительный изменник, свойственник Малюты Скуратова, Давид Бельский, который чрез несколько месяцев бежал к Стефану».
