– Михаил Андреевич, ну как же так? Вы же за него просили и сами за него не проголосовали?!
– Я все-таки считал, что после моего выступления хоть кто-нибудь проголосует «за», – как-то виновато глядя, ответил он. – А я – не могу, увольте!
Таким образом, наша жизнь проходила среди очень толковых, принципиальных людей, которые никогда не роняли своего имени.
Мы знали, что некоторые из них прошли сложный путь. Кого-то из них обвиняли в разных там «отклонениях от заданного курса», но они стойко держали свою линию. И вот это было, пожалуй, самое главное в нашей учебе в МВТУ.
Примеров какой-то профессиональной или человеческой фальши я просто не помню. Напротив, были люди, поступки которых свидетельствовали о доброте и душевной чистоте. Вот, например, декан Доброгурский – чудеснейший человек, добрейший и в то же время принципиальный. С ним был такой случай. Однажды к нему приходит студент-фронтовик и говорит:
– Товарищ декан, я должен уйти из училища. Вы понимаете, я не могу учиться, так как не получаю стипендию из-за двойки.
– Но ты же хороший парень, – говорит Доброгурский. – Исправишь свою двойку.
– Но жить-то мне как?
– Ладно, я тебе буду выплачивать стипендию из своих денег в течение семестра. А ты подтянись так, чтобы следующую стипендию заработать.
Вот в этом и был весь Доброгурский.
Вспоминается и другой случай. Стране нужны были тракторы. Построили несколько заводов на Урале. Стали строить Сталинградский тракторный завод. Проектировал и начал его строительство профессор МВТУ Эдуард Адамович Сатель, которого по ложному доносу объявили врагом народа, исключили из партии и посадили.
Когда завод ввели в строй, он стал давать только половину своей проектной мощности. Вспомнили о Сателе. Нашли его в лагере, привезли на политбюро. Там Сатель предложил остановить завод на полгода, чтобы разобраться и устранить недоделки. Несмотря на возражения, Сталин поддержал это требование. Через полгода завод заработал на полную мощность.
Когда Сатель подал заявление о восстановлении или новом приеме в партию, коммунисты восприняли это в штыки:
– Как можно принимать в партию сидевшего в лагере врага народа! Кто дал рекомендации?!
– Одну рекомендацию мне дал товарищ Сталин. Вторую – товарищ Орджоникидзе, – спокойно ответил Сатель.
Больше вопросов к нему не было…
В своей дальнейшей работе я часто обращался к опыту наших профессоров. Выступая на пленуме МГК 3 июня 1967 года, я привел пример творческого подхода наших преподавателей даже в таком деле, как сдача студентами экзаменов.
Я, помню, рассказал участникам пленума, как профессор Кристи разрешал студентам на экзаменах пользоваться любыми пособиями, даже отпускал экзаменующегося готовиться в библиотеку, то есть давал полную свободу, понимая, что, если студент не разбирается в теме, ему это не поможет. При этом он всегда оценивал знания не формально, не по-школярски, а по существу. И никогда не ошибался. Он считал, что, воспитывая студента, прежде всего надо помнить, что сегодняшний студент завтра будет руководителем производства.
Ректор, проректор и парторг
Во время моего секретарства в парткоме ректором училища был Михаил Андреевич Попов – человек с трудным характером.
У него не сложились взаимоотношения на кафедре со своими преподавателями, и вообще он плохо руководил своей кафедрой. В результате все там переругались, а ведь от морального климата среди преподавателей зависят учебные и научные процессы. Я все думал, как к нему подступиться, и, наконец, нашел форму.
Посоветовавшись с товарищами, мы решили заслушать отчет секретаря партийной организации его кафедры на парткоме. Положение на кафедре подверглось острой критике, и в заключительном слове я, дав отрицательную характеристику работе кафедры, закончил так:
– Товарищи, ведь у вас заведующий кафедры – ректор МВТУ. Как вы можете его подводить?
Попов страшно обиделся. Утром приходит ко мне:
– Поедем в райком партии.
Он вызвал машину, сели, приехали. Заходим к первому секретарю Надежде Николаевне Андреевой, и Попов начинает:
– Вы знаете, Надежда Николаевна, я больше с Егорычевым работать не буду, не могу. Или я, или он должен уйти.
– А в чем дело?
– Вы знаете, он очень критикует меня как ректора, а все-таки за мной МВТУ. Ну как можно работать? Я все-таки постарше его, я участник Гражданской войны, и я не хочу с ним работать.
– Михаил Андреевич, ну все же давайте конкретно, в чем дело? Насколько я знаю, у вас все нормально было. Что случилось?
Попов молчит. Тогда она обращается ко мне:
– Ну а у вас какие вопросы?
– Надежда Николаевна, никаких вопросов нет. Я не знаю, почему Михаил Андреевич сегодня так возбужден. У нас нормально идет работа, никаких претензий к директору нет.
– Ну, раз так, то идите и разбирайтесь, – подытожила она.
Едем мы с ним из райкома, слова друг другу не говорим.
Приехали. Он пошел в свой кабинет, я в свой – мой кабинет был рядом. И вот я сижу и думаю, что же будет дальше? Вдруг он мне звонит:
– Зайдите ко мне, пожалуйста.
Я к нему захожу, он запирает дверь на ключ, и мы начинаем с ним крупный разговор. В общем, мы с ним цапались минут двадцать. Потом он говорит:
– Ну ладно. Давайте чай пить.
Спиртное в МВТУ не пили никогда. Выпили с ним по стакану чаю.
– Ну что, дальше будем работать?
– Да, будем работать дальше.
Пожали друг другу руки и разошлись. Он был действительно очень непосредственный человек, и работали мы с ним хорошо.
И уже потом, когда он серьезно заболел и его надолго уложили в больницу, я все время старался ему помочь. Мы часто навещали его в больнице, тем более у него в то время и жена тяжело заболела. Он мне тогда как-то сказал:
– Вот, Николай Григорьевич, все-таки я тогда был не прав, я теперь понял, что вы не тот человек, за которого я вас принял.
Вот так по-хорошему мы с ним разошлись.
Михаила Андреевича несколько лет не было в МВТУ, но я нигде не ставил вопроса о его освобождении. И хотя были заместители ректора, с ними не хотели работать ни представители ЦК партии, ни Министерство высшего образования СССР. Они понимали, что вопросы МВТУ надо решать только через партийный комитет. Таким образом, нам пришлось заниматься не только партийной работой, но и выполнять административные функции ректора.
Судьба не раз сводила меня с замечательным человеком – Георгием Александровичем Николаевым, проректором училища.
Я запомнил его еще с довоенного времени, когда мы, первокурсники, устроили в аудитории громкое пение в ожидании консультации преподавателя перед каким-то экзаменом. Николаев влетел к нам взъерошенный и возмущенный:
