Этот шаг был продиктован моим несогласием с политикой отхода генсека и его команды от курса XX и XXII съездов партии и решений октябрьского (1964 года) пленума. Я был не согласен с отжившими стилем и методами этой команды, с теми огрехами внешней политики, которые я увидел не только в Египте, с теми недостатками, которые я обнаружил при знакомстве с организацией ПВО Москвы. Этот шаг я сделал сознательно, понимая, что я не смогу ужиться с командой Брежнева.
Назначая же В. В. Гришина первым секретарем МГК КПСС, Брежнев думал не о деле, а о том, чтобы в столичной партийной организации сидел удобный ему человек. И он добился этого. Город снова вернулся к «бульдозерной» политике.
В день моего выступления я не предполагал, что мне придется уходить с поста первого секретаря МГК
[26]. Я думал, что, оставшись на посту первого секретаря МГК, я буду иметь возможность выступить еще раз на одном из пленумов и продолжить начатый разговор. Но я просчитался. Надежда на то, что мое выступление заставит членов ЦК задуматься, не оправдалась. Люди видели, что я никак не вписываюсь в команду Брежнева. И они сделали свой выбор.
После моего ухода с поста первого секретаря МГК отношение ко мне у большинства моих настоящих друзей и знакомых не изменилось. Они держались так, как будто ничего не произошло. Практически все мои товарищи по учебе и работе в МВТУ меня поддержали, в особенности Геннадий Алексеевич Киселев. Особое внимание мне оказали Николай Семенович Патоличев
[27], Вениамин Эммануилович Дымшиц
[28], Александр Александрович Вишневский
[29], Владимир Алексеевич Кириллин
[30], Петр Леонидович Капица
[31], Михаил Кузьмич Янгель
[32], Николай Николаевич Месяцев
[33], Борис Николаевич Пастухов
[34], даже маршал Жуков и многие другие.
Очень дорога мне была в этой непростой ситуации поддержка моих товарищей по работе в МГК – Н. Ф. Иваньковича, Г. Л. Котова, Ю. Д. Липинского, В. И. Туровцева, В. И. Давыдова и других – всех не назовешь.
В. А. Кириллин приглашает меня на дачу.
Находит меня Мстислав Ростропович: «Куда вас загнали? Я был в Америке, только что вернулся, вам подарок привез – бритву электрическую».
Однажды звонит мне домой Константин Симонов:
– Николай Григорьевич, я вам дал посмотреть свои дневники – «Сто дней войны». Как вы их находите?
– Константин Михайлович, зачем вам мое мнение? Я уже не первый секретарь МГК.
– Теперь-то мне ваше мнение как раз и важно!
Приехал ко мне домой. Просидели мы почти три часа. Таким вот образом оказал мне поддержку. Это доброе отношение людей очень помогло мне тогда.
С Петром Леонидовичем Капицей дружил до самой его смерти. Мы хоть с ним разные по возрасту, но сошлись характерами.
В середине июля 1967 года меня назначили заместителем министра в Министерство тракторного и сельскохозяйственного машиностроения – в то самое министерство, которое на пленуме раскритиковал Н. Н. Родионов за плохое управление Челябинским тракторным заводом.
Мне предстоял трудный поворот. К тому времени я сложился как партийный работник, а мне надо было перестраиваться на инженерно-административную работу. Тогда я по-настоящему понял, чем обязан МВТУ.
На новом месте люди отнеслись ко мне по-доброму. Министр Иван Флегонтович Синицын сказал мне, что он был на пленуме ЦК, все видел и слышал. Он рад, что я пришел работать к нему. Синицын создал мне очень хорошие условия для работы. Для начала он отправил меня в отпуск.
Мы с Софьей Ефимовной поехали отдохнуть в «Марьино» – прекрасный санаторий в Курской области. Там, к своему удовольствию, я встретил М. К. Янгеля. Встреча была теплой. Говорили, стараясь не касаться больной темы, но однажды он не выдержал:
– Николай Григорьевич, а знаешь, я ведь хотел выступить на пленуме ЦК в твою поддержку. Но не стал, побоялся, что тебе же сделаю хуже…
…Я сохранил пригласительный билет № 0967, которым Центральный комитет КПСС, Президиумы Верховного Совета Союза ССР и Верховного Совета РСФСР приглашали меня как члена ЦК на торжественное заседание, посвященное 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Я рад, что побывал там, и вот почему.
Когда закончилась торжественная часть, я встал, чтобы выйти из зала. Сидел я в пятом ряду. Смотрю – стоит Георгий Константинович Жуков в маршальской форме при всех орденах. Кого-то ждет. У него место было в седьмом или девятом ряду. Я иду на выход, и, когда с ним поравнялся, он останавливает меня. Проходы во Дворце Съездов узкие. Мы стоим разговариваем. Он спрашивает меня о настроении, как живу, чем занимаюсь.
Люди, шедшие за мной, тоже остановились, не проходят – неудобно обходить, тревожа Г. К. Жукова. Смотрю, Брежнев и другие в президиуме не уходят – смотрят в нашу сторону. Заметив это, я говорю:
– Георгий Константинович, может, пора кончать наш разговор.
Он наклонился ко мне:
– Вы теперь поняли?
– Спасибо за поддержку! – ответил я.
Вот такая была моя последняя встреча с Г. К. Жуковым. Это мне было очень дорого…
Придя домой после торжественного заседания, я сел за письменный стол, раскрыл подарочный блокнот и записал в нем следующее:
«Пятьдесят лет новой истории моей страны… Что это за годы? Можно ли задавать этот вопрос? Надо ли его задавать? Ведь столько сказано об этих годах. И есть официальная точка зрения. А у нас в настоящее время не принято раздумывать, коль существует официальное мнение…
