Наджибулла разрешил моджахедам в религиозные праздники свободный въезд в Кабул. Любой человек без оружия, моджахед он или нет, мог в эти дни приехать в столицу. И сам Наджибулла в это время встречался с видными руководителями группировок, вел разговоры о примирении.
О том, что такое традиция для афганца, говорит следующий случай. Помню, командующим в Кандагаре и членом политбюро у Наджибуллы был представитель одной из самых богатых семей в провинции. Моджахеды его не трогали. Он считался избранником Аллаха. А когда наш генерал Варенников приехал в Кандагар, так его в первый же день едва не убили.
В НДПА под одной крышей фактически находились две партии в лице фракций «Парчам» и «Хальк». Во фракцию «Парчам» входили в основном пуштуны, а во фракцию «Хальк» – представители других народов, населявших Афганистан. Так что Наджибулле приходилось постоянно маневрировать, чтобы сохранять хотя бы внешнее согласие в партийных рядах. Сам он был парчамистом. Халькисты контролировали армию. За год до моего приезда, в 1987 году, халькисты подняли военный мятеж в Кабуле, но Наджибулла быстро навел порядок.
Вообще с НДПА многие афганцы связывали все самое плохое в своей жизни. И Наджибулла, будучи генеральным секретарем НДПА и одновременно президентом РА, видимо, думал, как найти выход из этого положения без ущерба для своего авторитета. Но в Москве и слышать не хотели, чтобы он оставил свой пост в партии.
Однажды он спросил меня, занимал ли Ленин какой-нибудь пост в партии? Я ему ответил, что Ленин был председателем правительства – Совнаркома и одним из членов политбюро, но все понимали, что он лидер партии.
На следующий день мне звонит Шеварднадзе:
– Какое вы имели право рассказывать Наджибулле о Ленине? Вам надо было получить разрешение политбюро на такой разговор!
– Я сказал ему не более того, что написано в каждом школьном учебнике истории СССР, – ответил я.
Нашей марионеткой, как его представляли на Западе, Наждибулла не был. Конечно, в материальном отношении он полностью зависел от нас. Продовольствие, топливо, оружие, боеприпасы – все шло от нас. Но решения он принимал самостоятельно. Советовался, конечно.
Главной проблемой Наджибуллы была даже не репутация партии и не слабость афганских правительственных войск. Проблемой были его ближайшие соратники. Мы знали, да и он знал, что большинство из них предаст его в любую минуту. Некоторые работали на обе стороны сразу. Ночью к ним приходили и говорили: не будешь помогать оппозиции, вырежем весь твой род. Куда же им было деваться?
В 1992 году, когда моджахеды взяли Кабул, Наджибуллу предали ближайшие соратники. Как мне рассказывали, он решил улететь из страны, но его предал Вакиль. Наджибулла загримировался, но Вакиль узнал его в аэропорту и закричал: «Вот Наджибулла! Хватайте его!» Таким же предателем оказался и генерал Рашид Дустум, который когда-то учился у нас в Военной академии в Ленинграде. Он же и повесил Наджибуллу. Варенников, кстати, недолюбливал Дустума и говорил, что он хоть и в правительственной армии, но воюет только за свои интересы.
Так что иногда посоветоваться с нами, без своих, для Наджибуллы было жизненно важно. На встречах с президентом я никогда не навязывал ему свое мнение, да в этом и необходимости не было. У нас было хорошее взаимопонимание.
Чаще всего встречи с Наджибуллой проводились по его инициативе. Систематически рассматривались военные вопросы. Обычно на таких встречах докладывал наш главный представитель Министерства обороны генерал армии Варенников. Присутствовали советский посол, командующий 40-й армией генерал Б. В. Громов, руководитель представительства КГБ и временами кое-кто еще. С афганской стороны, как правило, присутствовал только президент. Видимо, он другим руководителям уже тогда не доверял. Дальнейшие события подтвердили, что он был прав.
Я, правда, однажды после такой встречи имел неприятный разговор с Шеварднадзе. Звонит Шеварднадзе:
– Кто вам дал право вызывать Наджибуллу в посольство?!
Я недоумеваю. Оказывается, речь шла вот о чем. Мне позвонил Наджибулла и предложил посоветоваться о кадровых перестановках, которые он задумал. Он хотел заменить кое-кого из губернаторов провинций, других руководителей и решил поговорить со мной, с нашими товарищами из ГРУ и КГБ: они ведь получали отличную информацию и знали об афганских деятелях много такого, чего Наджибулла не знал.
Приезжать к нему такой компанией было не вполне удобно. Я предложил на выбор посольство или домик, который занимало представительство госбезопасности. Он выбрал домик. Собрались, поговорили. По каким-то кандидатурам он согласился с нами, где-то мы приняли его точку зрения. В какие-то моменты спорили горячо.
В посольстве в это время находился Леонид Шебаршин из КГБ – он потом возглавлял разведку. Мы позвали на эту встречу и его. Он сидел в сторонке, в разговор не вмешивался. Шебаршин, вернувшись в Москву, как мне рассказывали потом, доложил, что мы «устроили Наджибулле нагоняй».
Как мне представляется, еще одной проблемой Наджибуллы было то, что в нашем политбюро ЦК Комиссию по Афганистану возглавлял именно Шеварднадзе. Он был не подготовлен для работы министром иностранных дел.
Помню, как Шеварднадзе прилетал к нам в Кабул. Вставал он поздно, долго собирался и выходил в одиннадцать – в половине двенадцатого. К этому времени в посольство приезжали афганские руководители, с которыми он хотел побеседовать для выяснения обстановки. Первый зашел, поговорил и, выходя, что-то тихо сказал остальным. Оказывается, министр хотел услышать от собеседников, что обстановка в стране улучшается. И восточные люди начали все как один освещать ситуацию в позитивном ключе.
Потом Шеварднадзе позвонил из посольства Горбачеву и часа полтора рассказывал о том, какую большую и важную работу он провел. Улетел, наконец. И вдруг звонок из Москвы:
– Почему ваши оценки ситуации в Афганистане не совпадают с моими?!
А мы регулярно давали в Москву телеграмму о военно-политической обстановке. И очередная наша депеша пришла сразу после его записки в политбюро об Афганистане.
– Я же написал совсем другое! – возмущался он. – Так не должно быть!..
Наджибулла провел ряд успешных операций против оппозиции, и ему приписывали диверсию, в результате которой погиб пакистанский президент Зия уль Хак. Самолет Зия уль Хака был сбит с земли ракетой. Вместе с ним летел американский дипломат. Я тогда же, как положено по протоколу, поехал в посольство США выразить соболезнования поверенному в делах Глассману. Американцы не делали разницы между Наджибуллой и нами.
– Все-таки есть подозрение, – сказал он, – что это вы сбили самолет Зия уль Хака.
Я опроверг эти домыслы, заметив, что «стингеры» моджахедам поставляем не мы. На самом деле это были внутренние пакистанские дела. Мне наши ребята из разведки это твердо подтвердили.
Наджибулла изо всех сил пытался создать боеспособные части. Но я видел, что получается это у него неважно. Национальная гвардия, которую он создал под эгидой ХАДа, воевала гораздо лучше. Но на совещаниях у наших военных он всегда просил Варенникова:
