Отец повернулся к блюстителям и проговорил:
— Благодарю вас, но этот человек покинул мой дом.
Мужчины поклонились и молча ушли.
— Ты слышала, Эстер, — заговорил отец, — слышала, что она сказала? Она добровольно выступила сегодня за виерскую академию. Виолетта рискнула честью нашего рода ради плебеев. Зря мы только надеялись, что сможем вырастить из нее достойную аристократку. Грязная кровь ее отца оказалась сильнее!
— Роланд! — выкрикнула Эстер.
А мне вдруг стало дурно, и я опустилась в кресло.
— Грязная кровь моего отца? — шепотом спросила разгневанного мужчину.
— Да, Виолетта. Именно! Ты дочь виера и Мэри. Это она родила тебя в ту злополучную ночь девятнадцать лет назад, незадолго до своей гибели. Все эти годы мы старались, как могли, вырастить из тебя достойную леди, относились к тебе, как к собственному ребенку, а ты отплатила подобной неблагодарностью.
— Мама, — шепотом позвала я Эстер, — я не понимаю.
— Это правда, Виолетта. Ты дочь моей сестры Мэри. Это… это такое позорное пятно на репутации нашего рода! Мы с сестрой были похожи внешне, только она была более миловидной, а еще слишком юной и эмоциональной. Не знаю, где она встретила того виера. Он соблазнил ее и уговорил тайком выйти за него замуж. Мэри пошла на обман. Она лгала мне, лгала всей семье, чтобы быть с ним. Собиралась сбежать, а потом мы узнали, что она беременна. И тогда-то заставили ее раскрыть правду.
Мы с Роландом увезли Мэри в загородный дом. Спрятали сестру, скрыли ее беременность ото всех. В тот день, когда ты родилась, мерзавец-виер нашел ее. Не знаю как, но нашел. Он явился не один, а со своим другом — Амиральдом Сенсарро. Мэри сделала веревку из простыней, а служанке велела вынести тебя через черный ход. Если бы Роланд случайно не заметил девушку, Мэри сбежала бы вместе с тобой. Когда мы ворвались в ее комнату, она спускалась по веревке из окна, а виер ждал ее внизу. И когда сестра увидела в окне меня, она испугалась, выпустила веревку и упала на землю. Там было уже невысоко, но она потеряла сознание, слишком слаба была еще после родов. Я видела, как этот плебей схватил ее на руки и бросился к ожидавшему их экипажу. Роланд кинулся в погоню… — Голос Эстер вдруг прервался, и тогда продолжил отец:
— Я настиг их на горной развилке. Мэри и виер были в карете, а правил ею мерзавец Сенсарро. Мы настигали, я сделал предупредительный выстрел, а лошади вдруг понесли. На повороте карету кинуло в сторону, и она сорвалась в пропасть… как позже выяснилось, пуля срикошетила и попала в Сенсарро. Он не совладал с лошадьми, его самого сбросило на землю, а Мэри погибла в тот день.
Роланд замолчал, молчала и Эстер, а у меня в груди все сдавило, словно тисками.
— Значит, я не ваша дочь. Вот почему вы всегда так относились ко мне — дрессировали, словно маленькую зверушку.
— Мы растили тебя, как собственного ребенка, старались дать все самое лучшее, а ты говоришь, что мы плохо обращались с тобой. — Роланд в возмущении взирал на меня, а я перевела взгляд на Эстер.
— А если бы у вас родился собственный ребенок, что бы тогда со мной сделали? Сдали в какой-нибудь приют, чтобы не путалась под ногами? На что вам дочь сестры с грязной кровью?
— Я не могу иметь детей, — ответила Эстер, ответила спокойно, но в этих словах отчетливо прозвучала затаенная боль, — из-за несчастного случая, который произошел со мной незадолго до замужества. Ты заменила мне дочь, и я не понимаю, отчего ты сравниваешь себя с дрессированной зверушкой? Разве усваивать хорошие манеры, следить за своим поведением, вести себя достойно и сохранять лицо в любых ситуациях это дурно? Неужели недостаточно всего, что мы дали тебе? Искренне полагаешь, будто о тебе плохо заботились?
— Для вас я навсегда осталась дочерью виера, вы всю жизнь пытались подавить какие-то гнилые задатки во мне, не позволяли ни на шаг отступить от принятых правил, внушали, что быть аристократкой — это высшее счастье, а я старалась соответствовать этим представлениям. Да только в чужой академии я ощутила себя живой! Мне позволялось там поступать так, как я сама считала нужным, а дома я была как в тюрьме.
— В тюрьме? У тебя было все, о чем бы ты ни попросила!
— Вот только любви родителей я не узнала!
— Виолетта, что за глупости? Ты даже не понимаешь, о чем говоришь! Мы выходили тебя семимесячную, столько сил положили, чтобы ты выжила! Когда ты подрастала, стоило тебе заболеть, как вокруг собирались лучшие лекари. У тебя все было лучшим, понимаешь? А ты!..
— Я говорю лишь о том, чего не желала понимать раньше. Разве можно любить кого-нибудь и связывать теми путами, что вы наложили на меня? Даже Амир после похищения ни к чему меня не принуждал, позволяя самой выбрать, хочу ли я ему помогать или нет, а он совершенно чужой мне человек. Зато вы, самые родные люди, никогда не разрешали мне делать собственный выбор, а еще называете это любовью и заботой?
— Каждый любит по-своему, Виолетта, — сказал Роланд. — Говоришь, что мерзкий похититель не принуждал тебя ни к чему. Но разве ему есть до тебя дело? А вот нам было! Мы желали, чтобы твоя жизнь была совершенной, идеальной, и старались воспитать тебя соответственно.
Мне вдруг стало очень больно от его слов. В душе зарождался маленький огненный смерч, который грозился вот-вот вырваться наружу, смести хрупкую видимость этой родительской заботы и любви, погрести под осколками разочарования все то, что составляло для меня смысл жизни, заставляло стремиться стать лучшей во всем. Он готов был разорвать острыми жалящими словами обид и оскорблений те отношения, которыми я так дорожила раньше.
— Амир спас меня сегодня, а вы даже не поняли, что я едва не замерзла в лабиринте. Вы так цените свою «дочь», что прогнали ее спасителя, не сказав и двух слов благодарности. Вспомнили только старые обиды и свою злость на него!
— Сенсарро — подлый человек! Он повинен в гибели Мэри! Если бы он не увез ее в тот вечер, она бы осталась жива. А наша благодарность за твое спасение будет выражаться в том, что мы не подадим на него жалобу королю.
— Жалобу?
— А ты думаешь, ему сошло бы с рук похищение нашей дочери? Да я бы не успокоился, пока этот подонок не оказался в тюрьме!
— Роланд, — позвала мужа Эстер, — если ты принял такое решение, тогда не стоит никому говорить о похищении Виолетты. Лучше свету не знать о том, что случилось, иначе могут пойти слухи о ее отношениях с ректором виеров. Подобный позор ничем не смыть, ты понимаешь.
Я в замешательстве посмотрела на Эстер, которая, кажется, уже взяла себя в руки и вернулась к привычной манере общения, вновь рассуждая о приличиях.
— Согласен с тобой. Мы можем увезти ее на время, пока все волнения и слухи не улягутся, после поговорим с Зором, решим, как ей закончить обучение.
И вновь они заговорили о моей будущей жизни так, словно меня это не касалось. Подскочив на ноги, я сжала руки в кулаки, из последних сил пытаясь не сорваться на крик:
