Сразу после этого дверь приоткрылась и из нее появился маленький бородатый человечек. Он был одет в рубаху и штанишки из мешковины, лапти из бересты, как у простолюдинов, и шляпу с широкими полями из мелкой соломы.
– Чего надо? – спросил человечек, хмуро глядя на Дакрита.
– Ты кто? – опешил Дакрит.
– А хто спрашивает?
– Мастер артефакторики Дакрит Вульвенский… – растерянно пробормотал в ответ старичок. Начав нервно поглаживать бороду, он снова спросил: – А вот кто ты такой?
– Я-то? – Маленький человечек хлопнул в ладоши, затем пару раз себе по коленям, топнул и развел руки в стороны. – Лукаша я!
– Какой еще Лукаша?.. – Непонимающе уставился декан на человечка. – …Зачем Лукаша?
– Чего не ясно? Дом этот – артефакт для духа, а я в нем живу. А ты чего ко мне в дом стучишься?
– Интересно было… – хлопая округлившимися глазами, пробормотал декан.
– Ну? Насмотрелся? Я тогда домой пошел… – Лукаша развернулся и потянул ручку на маленькой дверке.
Декан спохватился и начал засыпать духа вопросами.
– Стой! Погоди! Как ты тут оказался? Кто артефакт сделал? Для чего артефакт сделан? Как сделан?..
– Ходят тут, в двери за так стучат… – начал ворчать Лукаша. Он зашел в дом и вытащил из него кусочек горбушки хлеба. Подойдя к напильнику, валявшемуся на столе, и, усевшись на его ручку, он положил себе на колени горбушку. – Чего стоишь? Нет в ногах правды. Бери седак какой…
Декан растерянно огляделся и, ухватив высокий табурет, уселся на него.
– Ну? Что даешь за слово мое?
– Что? – не понял декан.
– Ты торговать будешь, или дурачка городского показывать собрался? – заворчал Лукаша.
– Не знаю… – залепетал декан, но тут же спохватился и добавил: – А ты что за свой ответ хочешь?
– Камешек мажеский хочу! Тот, в который вы, маги, силу свою собираете и ховаете для дела. – Лукаша задумчиво почесал голову и по слогам произнес: – На-ко-пи-тель кри-ста-ллический… вроде так вы его кличете.
– Сколько? – по-деловому спросил Дакрит.
– Это смотря сколько спросишь! – с лукавой улыбкой ответил дух.
Профессор артефакторики тут же соскочил со стула и помчался к стеллажам со стандартными ингредиентами. Открыв запертую дверцу своим амулетом, он достал оттуда шелковый мешочек с накопителями магической энергии. Вместе с этим мешочком он прибежал обратно к духу, который деловито рассиживался на ручке напильника.
– Вот! – Дакрит высыпал на стол, рядом с Лукашей, крупные накопители. Взяв один из них, положил его перед духом и спросил: – Как ты тут оказался?
Лукаша встал со своего места, с натугой поднял камешек, осмотрел его и унес в дом, после чего снова взял горбушку и уселся на свое место.
– Значится так. Где службу я служил до дома Лютого, тебе знать не положено, а у Лютого в доме я был домовым… – Лукаша отщипывал мякиш от горбушки и закидывал в рот, словно дед, рассказывающий сказки детям. – Я урожденный дух места, а уж как в домовые понесло – сам ума не приложу. Служба была у Лютого страсть какая. Я от него ни крошки не видывал, ни миски хоть бы с водою. Мать его не в пример сыночку духов чтила, и миска с молоком и мякишем белым всегда в углу стояла…
– Погоди! Ты же дух! Тебе есть не надо! – удивился декан. – Зачем тебе еда?
– Ох ты ж дитятко малое! Седину в голову, да в бороду нажил, а пальцы считать не научился! – покачав головой. посетовал Лукаша. – Сдалась мне та еда! Мне сила нужна, а та еда, что руками людскими собрана, обмыта, отчищена да приготовлена в огне, в себе силу сырую несет. Вот ее-то я и ем. Само вкусно – это хлеб с молоком коровьим. Хлеб он из зерна сделан, которые руки человечьи перебирали перед посевом, а потом руками теплыми сеяли. По урожаю своими руками собирали, чистили да на мельницу несли, чтобы помололи. Так мало того, после этого еще и тесто руками своими месили, яйцо аль другую заправу в тесто добавляли и хлеб пекли…
– Но ведь простолюдины…
– Со всех людей силой сырой тянет, когда дело делают от души. – Кивнул Лукаша Дакриту. – И от охотника, и от пахаря, и от благородного. От кого посильнее, от кого послабее. От вас, магов, так не тянет. Прямо хлещет! Токмо вы руками работать совсем не умеете… да и не хотите, наверное.
– А у Лютого… – начал было Дакрит, но Лукаша его перебил.
– А у Лютого я звереть с голодухи начал. Крыс да мышей по подвалу гонять начал, да жрать все, что шевелиться и загрызть смогу. У меня уж зубы в клыки оборотились. Говорить почти разучился, еле имя свое вспомнил. – Лукаша прекратил жевать и немного сгорбился. – Ежели б не ведун, совсем бы одичал…
– А ведун…
– А ведун меня выкормил. Он у Лютого на кухне работал. Похлебку, яйцо в сковородке готовил. Потом и хлеб сам печь начал… ох и добрый хлеб у него выходил… – Лукаша закатил глаза, словно вспоминал о чём-то очень вкусном. – На закваске молочной делал и меду чутка докладывал для вкуса, но самое главное – он в академии вашей учится. И силой сырой с него так и хлещет. Хлеб до того сытный выходил, что у меня через две недели зубы на место встали…
– Имя! Имя ведуна! – влез Дакрит со своим вопросом, подскочив с табурета.
– Не перебивай! – Топнул ножкой Лукаша. – Я, значится, в разум вошел да давай кумекать. Как быть? Жизни не будет с Лютым, к гадалке не ходи. День слоняюсь – думу думаю, второй. А тут на тебе! Тени хозяин зовет…
– Кто?
– Дед Пихто! – раздраженно буркнул Лукаша. – Кто у огня в стихии главный?
– Первозданный огонь. Это самый сильный из известных нам элементалей огня в этой стихии. Некоторые считают, что это и не элементаль вовсе, а божественная сущность…
– Тьфу ты! Спросили дурака, с какой стороны калач вкуснее! – вздохнув начал бурчать Лукаша и принялся объяснять декану артефакторики прописные для духа истины. – У духов навроде меня, которые к стихиям не относятся, есть своя стихия. Все мы в тени ютимся, и у нас свой хозяин есть. Главный дух, тот, кто решает дела духов меж собой и людом. Вот он и позвал, а ежели уж сам хозяин тени зовет, то тут дело такое. Ежели не на службе и срочных дел нет, таких что прям невтерпеж – явиться надо. Я в тень нырнул, а там – сборище! Давно такого не видывал. А хозяин значится спрашивает, мол кто еще за Песта-ведуна слово скажет. Тут я и пошел. Пест-то меня выкармливал. Он мне одичать не дал…
Дакрит открыл было рот, но ничего не произнес. Закрыв его, он уставился в одну точку, словно и не слушал Лукашу, и при этом постоянно поглаживал бороду.
– Вот значится, там я за Песта слово замолвил и поплакался, мол, житья у Лютого нет. Чуть не одичал, а Пест меня выкормил. Просился, чтобы сняли с меня службу у Лютого…
– А сам почему не ушел?
– А ты думаешь, что по тени без дела слоняться больно хорошо? – Хмыкнул Лукаша, закинув в рот мякиш. – Так не одно колено слоняться можно, пока тебе службу дадут аль позовет кто-то. Вот до последнего и ходишь на службе. То лучины уголек затушишь, то в подвале пошумишь, чтоб мыши разбежались… А голод – не тетка. Нет-нет, да глаз с голодухи на мышь глядит… так и дичает наш брат. В духа темного, озлобленного обращается.
