— Это ты мне сказал, парень? — поинтересовался «медведь». — Надеюсь, ты не так глуп.
Она слегка вздрогнула, когда он подтянул к себе плеть. Угроза была очевидной, жест предельно ясен. Если она не опустит револьвер, он отходит кнутом ее.
У нее вспотели ладони. Лишь со второй попытки ей удалось взвести курок. В гробовой тишине щелчок прозвучал особенно громко. А «медведь» разозлился еще сильнее, настолько, что ему стало наплевать, что она целится в него.
— Ах ты, маленький говнюк! — прорычал он. — Пшел вон, или я тебя в клочки порву.
— Почему бы тебе не отвалить самому, Пратт? — выкрикнул кто-то. — Это же еще сосунок.
— Тоже кнута захотел?! — рявкнул «медведь».
— Может, хватит на сегодня, Пратт? — раздалось из другого угла.
Джослин начала было успокаиваться, но тут поняла, что «медведь» разъярился еще больше, не получив поддержки присутствующих, и его ярость направлена на нее.
— Черт бы побрал твоих защитничков! Брось или стреляй!
Он не оставил ей выбора, потому что замахнулся и собрался хлестнуть по ней. Джослин нажала на курок — и застыла от ужаса. Выстрела не последовало. Она схватила незаряженный револьвер!
Дикая радость, отразившаяся на лице Пратта, говорила о многом. За свое нахальство она сейчас поплатится кровью и претерпит при этом немыслимую боль. Сознание этого парализовало ее настолько, что она даже вскрикнуть не могла, не то что уклониться, когда увидела летящий на нее конец плети.
Но звук оказался страшнее удара — Джослин ничего не почувствовала. Хоть сердце у нее и замерло, боли она не ощутила. Зато уловила запах пороха, увидела медленно оседающего на пол Пратта и поняла, что ее кто-то спас, что она слышала выстрел, а не удар кнута.
На сей раз она не пришла к автоматическому выводу, что ее спас Кольт, и это можно было легко понять. В конце концов он позволил делу зайти слишком далеко. И тем не менее именно из дула его револьвера вился дымок. Именно с его глазами она встретилась, когда пошатнулась от облегчения. В ту же минуту Джослин пришла в бешенство.
Но внешне это никак не проявилось. Она медленно повернулась, не глядя, сунула бесполезный револьвер владельцу и спокойно вышла из салуна. Никогда в жизни она больше не заговорит с Кольтом Сандером! По какой бы дьявольской причине он ни вел себя так вплоть до самого последнего момента — а она подозревала, что целью ее было преподать ей урок, — он позволил себе напугать ее до полусмерти, а этого она ему не простит никогда.
Глава 42
Кольт видел, что герцогиня покидает салун, но не сдвинулся с места. Не мог. Он был еще слаб, как младенец. Сердце бешено колотилось, тело покрывал холодный пот. Никогда прежде с ним такого не приключалось, и он толком не мог понять, что, собственно, произошло.
Он заметил Рэмси Пратта в зеркале, узнал его и почувствовал такую примитивную, почти животную радость, что едва не завопил от восторга. Столько раз он мечтал с ним встретиться, вызвать на дуэль и всадить в него всю обойму. Но не убивать, нет, лишь искалечить на всю жизнь. Он не хотел его смерти. Пусть Пратт продолжает жить с той же горечью и болью, которые стали частью его собственной жизни с тех пор, как их пути пересеклись в последний раз.
Он сознательно допек Пратта, не реагируя на его вопросы. Он хотел взбесить негодяя как следует, настолько, чтобы тот пустил в ход свой бич. Но когда добился своего и собрался повернуться к подонку лицом, обнаружил, что не в состоянии шевельнуться. Его тело будто выключилось, когда он увидел кнут. Словно какая-то часть его сознания, контролирующая тело, решила не вступать в схватку с этим кнутобойцем, не желая " повторять однажды пережитого.
Даже когда Рэмси ударил его. Кольт не смог выйти из похожего на транс ступора. И боли, которая помогла бы ему очнуться, тоже не было. После таких сильных повреждений тканей и нервных окончаний ему можно было прикладывать к спине раскаленные угли — и то он вряд ли почувствовал бы. Теперь он даже не знал, рассек ему Рэмси в этот раз кожу или нет. И не узнает, пока не посмотрит.
Но если то, что его парализовало помимо воли, было страхом, то подлинный ужас Кольт испытал, когда угроза нависла над герцогиней, а он все еще не мог шевельнуться. Именно от испуга за нее он покрылся холодным потом, и сердце чуть не вырвалось из груди. Лишь при виде занесенного над ней кнута в нем что-то взорвалось от ярости, вернув способность двигаться.
Он наблюдал, как тело Пратта выволокли из салуна. Последовало несколько комментариев, но ни одного в адрес Кольта. Основная масса присутствующих вернулась к своим занятиям, прерванным инцидентом. Типичная реакция тех, для кого насилие стало более или менее привычным явлением.
Кольт не испытывал ничего — ни сожаления, ни удовлетворения. Вообще никаких эмоций к человеку, которого только что убил. Что его беспокоило, так это исполненный презрения взгляд герцогини, брошенный ею перед уходом. Несложно догадаться, чем он был вызван. И какие он может дать ей объяснения? Что испугался, сам не отдавая себе в этом отчета? Что хотел избавить ее от негодяя, даже попытался, но не смог двинуться? Не смог двинуться! Так она этому и поверит, как же!
Он вернулся на вокзал в шикарный вагон, который она так легко получила. Герцогиня была там, но заперлась в спальном отделении. Кольт некоторое время колебался, не постучать ли, но потом решил не делать этого. Может, оно и к лучшему. Конечно, он теряет несколько дней общения с ней, но ведь ему так или иначе предстоит с ней расстаться. Так какая разница?
Кольт взял свои вещи и направился к выходу. Он купит билет в пассажирский вагон и передаст ей через кондуктора, что находится там. Им нет необходимости встречаться вплоть до Шайенна. По пути к дверям он увидел зеркало и вспомнил про свою спину. Бросив на пол багаж, он сорвал с себя рубашку и быстро осмотрел ее. Должно быть, Пратт с годами утратил сноровку, решил Кольт. Он не нашел ни малейшего следа от удара.
— Господи Боже мой!
Кольт крутанулся, выхватив револьвер.
— Что?!
И тут же все понял по выражению ее лица. Жалости он не выносил вообще, а от нее тем более.
Выронив ружье, Джослин зажала рот рукой. Ее затошнило. За последний час она навидалась достаточно насилия, но это! Результат издевательств, учиненных над ним! Над ним! Она кинулась в туалет.
Грубо выругавшись. Кольт швырнул рубашку на пол и, рванувшись за ней, перехватил ее в дверях.
— Не смей! Это ерунда, слышишь! Ерунда! Если тебе так хотелось вывернуть наизнанку свои внутренности, то следовало это сделать, когда я пристрелил погонщика, а не сейчас!
Джослин сглотнула желчь, стоявшую у нее в горле, и потрясла головой. Из глаз потекли слезы. Она не понимала, почему он так сердится. Ведь она просто не могла справиться с разрывавшими грудь эмоциями.
Увидев ее слезы, он фыркнул:
