Капитан Бушардон был доволен. Птичка сама вошла в ловушку. Он объявил подследственной: «Мы приняли к сведению ваши показания. Но теперь мы хотели бы вам просто описать, что мы думаем о произошедших событиях. Когда вы говорили с нашими людьми, вы тщательно скрывали свою связь с Кремером, равно как псевдоним Х-21, который он вам присвоил, и задание, которое он вам поручил. С другой стороны, когда вы впервые заговорили с фон Калле, вашим первым поступком было рассказать именно об этом. Вы притворились, что взялись за выполнение поручения французов. Так кому же вы в таких обстоятельствах служили на самом деле? И кого вы обманывали? Францию или Германию? Нам кажется, что ответ ясен».
Подследственная возразила: «Если я вела себя по отношению к французам и к немцам по-разному, то только потому, что я хотела нанести немцам вред – что мне и удалось, а французам помочь – что мне тоже удалось. В конце концов, я не могла надеяться, что мне разрешат транзит через Германию, раз уж я подсунула им свинью! Мне ничего не оставалось, как заставить их поверить, что я на их стороне, тогда как на самом деле игру вели французы. Когда я выудила у фон Калле некоторые сведения, я три раза попыталась встретиться с капитаном Ладу на Бульваре Сен-Жермен. Если бы мне это удалось, я сказала бы ему:
– Вот вам пример того, на что я способна. Теперь дело за вами!»
Бушардон не унимался: «К сожалению, все ваши действия можно рассматривать и в ином свете. Идя на встречу с Калле, вы рисковали, что вас заметит кто-то из наших агентов. Поэтому вам нужна была легенда, чтобы вы нам потом смогли рассказать: „Я иду к фон Калле, но делаю это исключительно в ваших интересах“. Зная правила разведывательной игры, поймешь, что немецкий агент в ситуации, похожей на вашу, получил бы от немцев какую-то информацию, чтобы завоевать этим наше доверие. И даже если эта информация была правдивой, она ко времени, когда вы ее нам передали, уже потеряла свою ценность».
Но о том, что информация в момент поступления в центр уже потеряет свою ценность, можно было сказать практически о любой информации, добытой агентами в нейтральных странах. Ведь здесь главным источником информации служили посольства неприятельских государств, а туда оперативная информация, которую можно было бы немедленно реализовать на практике, попадала крайне редко. Поэтому агенты по большей части питались либо информацией не первой свежести, либо такой информацией, которая представляла собой планы на достаточно отдаленное будущее и которую в лучшем случае можно было бы использовать в пропагандистских целях, организовав ее утечку в печати.
Мата Хари защищалась: «Все, что вы тут выдумали, неправда, уверяю вас. Я никогда раньше не занималась шпионажем. Я жила только ради любви и удовольствия. Я никогда специально не встречалась с людьми, которые могли бы добыть для меня информацию. Кроме того, я хочу подчеркнуть, что сведения, полученные мною от Калле, не были ни маловажными, ни устаревшими. Полковник Данвинь уверял меня, что полковник Губе нашел их весьма интересными».
Следователь возразил: «Вы также утверждали, что ничего не знали о шпионаже. Но это мало согласуется с вашим предложением достать большой секретный план, за который вы потребовали миллион».
Мата Хари парировала: «Я лишь упомянула моих знакомых во Франции. Но я могла бы также познакомиться со многими интересными людьми в Бельгии, и эти связи в будущем, в соответствии с указаниями капитана Ладу, могли принести большую пользу. И, кроме того, идея, чтобы я стала двойным агентом, была не моим предложением, а исходила от капитана Ладу».
Но у Бушардона было еще что предъявить: «За вами было установлено наблюдение во Франции с июня 1916 года. Из донесений, которые у нас есть, четко следует, что в „Гранд-Отеле“ вы всегда пытались познакомиться в первую очередь с офицерами различных национальностей, пребывавших там перед отправкой на фронт».
Интересно, а с кем еще из мужчин призывного возраста могла знакомиться Мата Хари в «Гранд-Отеле», кроме офицеров, командированных с фронта? В этой половозрастной категории они составляли подавляющее большинство постояльцев отеля. И сообщить они могли лишь тактическую информацию о расположении в данный момент тех или иных частей, о чем германское командование, скорее всего, и так знало благодаря действиям своей разведки на фронте и в прифронтовой полосе. И даже если бы Мата Хари попыталась сразу же по приезде из Парижа в Мадрид передать эту информацию германским резидентам в Испании, информация успела бы устареть к тому времени, когда достигла бы адресатов, и представляла бы интерес разве что для военных историков.
Мата Хари уверенно возразила следователю: «Я очень люблю офицеров. Я любила их всю мою жизнь. Я лучше буду любовницей бедного офицера, чем богатого банкира. Самое большое для меня удовольствие – спать с ними. При этом я не думаю о деньгах. Кроме того, я охотно сравниваю людей разных национальностей. Я клянусь вам, что мои отношения с офицерами, которых вы упомянули, были продиктованы только тем чувством, которое я вам сейчас описала. К тому же все эти господа сами приходили ко мне. А я радостно говорила им: „Да“. Они уходили от меня полностью удовлетворенными и ни слова не говорили о войне. Я не спрашивала ни о чем секретном. А постоянно я встречалась только с Масловым, потому что я его люблю».
Бушардон не верил ни одному слову Маты Хари, хотя доказать, что она получила от союзных офицеров, с которыми встречалась, какую-либо секретную информацию, тоже не мог. Тогда он спросил: «Почему вы не сказали барону ван дер Капелену, что хотите поехать в Виттель, чтобы поправить там свое здоровье?».
Мата Хари ответил без запинки: «Потому что я на самом деле должна была ехать в Виттель, как уже делала это до войны. И до моего отъезда я написала барону, что со мной все в порядке, поскольку барон принадлежит к тому типу людей, которые не хотят ничего знать о тех, которым плохо. Ему нужно, чтобы любовница всегда была радостна, здорова и в хорошем настроении».
Тут Бушардон еще раз напомнил о двадцати тысячах франков, которые ей заплатил Крамер: «Если вы действительно ничего не сделали для Германии, получив от Кремера деньги, то это было бы известно к моменту встречи с фон Калле. Отвечая на первую радиограмму, касавшуюся вас. Берлин немедленно установил бы, что вы обманули немцев и что вы – никудышный агент. Но у нас есть тексты всех депеш, которыми фон Калле и Берлин обменивались целый месяц. Берлин ни разу даже не намекнул, что вы обманываете немцев».
Мата Хари парировала: «Мне неизвестно, что отвечал Берлин, но они определенно не подтверждали, что я что-то для них сделала».
22 мая Бушардон обрушил на подследственную новые атаки: «Вряд ли вы думаете, что мы поверим, будто Кремер просто так подарил вам двадцать тысяч франков, не удостоверившись, что вы стоите этих денег. Немцы ничего не дают даром. Средства, которые они обычно дают в качестве командировочных своим агентам, намного меньше суммы, которую получили вы. Потому вы обязаны были работать на Германию. Этот вывод подтверждается также вашими собственными высказываниями в разговоре с фон Калле. Из его первой радиограммы мы знаем, что вас направляли два раза во Францию, чтобы шпионить в пользу Германии. О второй поездке вы рассказали. Теперь давайте поговорим о первой поездке».
