Анна обнаружила, что нечаянно запихнула в сумку хлеб и ветчину. Не оплатив. Есть хотелось отчаянно. Сделала бутерброды, и они с аппетитом их поглощали, когда выглянул доктор, посмотрел на Эда и устало кивнул, точно говорил: «Так я и знал». Анна подавилась, закашлялась. У Эда в сумке оказалась бутылка воды, которую он, также не оплатив, упер из супермаркета.
— Они думали, что мы воришки, — рассмеялся Эд, — таковыми мы и оказались.
Смех у него был совсем здоровым. В том смысле, что это был смех здорового мужчины, потешающегося над своей слабостью.
— Как будущий юрист… — сказала Анна и уточнила, — на третьем курсе юридической академии учусь. Так вот, как будущий юрист я могу сказать, что с «Нового континента» за причиненный ущерб ты можешь слупить немалые деньги. В Америке! Там человек поскользнется на мокром полу в магазине, и если не было таблички: «Осторожно — мокро!» — будут платить до пенсии.
— Был я в Америке, — скривился Эд. — Учился, стажировался два года. Отличная страна, конечно. На одного жителя два юриста. Скукотища. Чем, скажи, провинился хозяин «Нового континента» или охранники, что у них ночью змеелов нарисовался? Хамили, было. Людям не верят — факт. Но чтобы в суд их тащить? Вот сперли мы поесть — и квиты.
— Странная логика.
— Наша логика, российская. Знаешь, будущий юрист Аня, какие в Америке законы? Вот идешь ты по набережной и видишь, что тонет человек. Что делаешь? Правильно, бросаешься спасать. Не удалось, человек утонул, а ты на берег выбрался. Дальше. Тебя — в суд. Три месяца разбирательств. Мог или не мог спасти, как ты руками-ногами дрыгал, кто видел и может подтвердить, а кто адекватность свидетелей удостоверит? Мрак! При этом: шел бы ты и шел по набережной, на телефончик снимал, как бедогала тонет, — взятки гладки. Не рыпайся, не привлекут.
— Но при этом ты обязан доказать, что не умеешь плавать и поэтому не оказал помощь.
— Легко! Ногу свело. Страх высоты — не могу прыгать с парапета. Отмазаться от подвига всегда проще, чем в него вляпаться. В Америке. У нас пока здравый смысл не отменили. Поэтому Россию я на двадцать америк не променяю.
Эд менялся на глазах. Становился уверенным, спокойным, отвечающим за свои слова и прощающим другим заблуждения — сильным мужчиной без гонора и самолюбования. А еще два часа назад чуть не плакал по-детски от страха. Анна и поехала-то с ним, поддавшись материнским инстинктам. Получается — навязалась.
— Я на вечернем в юридическом учусь, — зачем-то уточнила она, — а работаю продавцом-консультантом в мебельном магазине. Диванами не интересуешься? Могу подсказать и скидку устроить. А еще объяснить разницу между итальянской и китайской корпусной мебелью, с первого взгляда ее не отличишь. Также в продаже имеем кресла из ротанга производства Индонезии, — быстро говорила она.
— Нет, — покачал головой Эд, — мебелью не интересуюсь.
Его удивила внезапная перемена настроения Анны.
— Я тебя чем-то обидел? — спросил Эд прямо.
— С чего ты взял?
— С того, что ты вдруг заговорила так… — подыскивал Эд слова, — так, как девушка, у которой большая трагедия — сломался ноготь.
— Ноготь у меня не ломался. Но вообще-то я выгляжу, наверное, кошмарно. Да?
— Ты выглядишь прекрасно. Это я заметил еще до нападения гадюки.
Анна сразу повеселела. Ее невольное кокетство вырвалось из-за внутренней смены статуса: из мамы-опекунши — в девушку-симпатяшку.
— Чем ты занимаешься? — спросила Аня.
— Я живу в Костроме, у меня провайдерская фирма небольшая.
— Да-а-а? — удивленно, не без столичного снобизма, протянула Аня. — Отказался от Америки, да и в Москве работу наверняка мог найти. Впервые вижу здорового живого человека, который предпочитает провинцию.
— Не такого уж здорового, — улыбаясь, кивнул на свою руку Эд, — и неизвестно, насколько долго живого.
— В самом деле! — подхватилась Анна. — Что они себе позволяют!
Она решительно распахнула дверь кабинета:
— Мы сидим уже три часа! Безобразие, никакой врачебной помощи и внимания!
Доктор и медсестра пили чай. Повернули головы и с досадой посмотрели на Анну.
— Сейчас она скажет, — с набитым ртом сказал доктор, — что будет жаловаться.
— Да, я буду жаловаться! — подтвердила Анна. — Это больница или приемная морга?
— Имеется и морг, — поднялся врач, — но вашему знакомому туда еще рановато.
Доктор вышел в коридор, подошел к Эду:
— Как самочувствие?
— Вроде нормально.
— Можете идти домой.
— Как домой? — опешила Анна. — А лечить противоядием?
— При укусах гадюки, — ответил доктор, — лечение симптоматическое. Никаких симптомов интоксикации мы не наблюдаем. Три часа — достаточный срок, чтобы проявились осложнения.
— Но его рука! — настаивала Аня. — Она же вспухла.
— Попейте антигистаминные средства. Димедрол, тавегил, супрастин, кларитин — любое, — устало перечислил доктор. — Но и без лекарств дня через два отек спадет. До свидания!
Обескураженные Аня и Эд не успели попрощаться и поблагодарить — доктор скрылся за дверью.
Когда вышли за больничную ограду, Эд пожал плечами:
— Зачем мы вообще сюда приезжали? Врач «скорой» мог бы сказать, что опасности нет.
— Кто же мог знать, — не согласилась Анна, — что у тебя организм, легко переваривающий гадючий яд. В серпентарии тебе цены бы не было. Кусайте Эда кобры-аспиды! В цирке еще можно выступать. Входишь в большой стеклянный аквариум, со всех сторон тебя гадюки да гюрзы жалят. А тебе — хоть бы что. Зрители аплодируют.
— Ага! У меня опухают ноги-руки, выкатываются глаза — и все это на потеху сытой публике. Нет уж, спасибо!
Они несли ерунду, потому что расставаться не хотелось, а повода продолжить общение не находилось.
Наконец Эд спросил:
— Метро далеко отсюда?
— Три минуты тихим шагом до «Сокольников». Но метро откроется через два часа. Куда поедешь?
— На вокзал. Билет вчерашний пропал, куплю новый. А ты?
— Поймаю такси, мне недалеко.
— Давай провожу? Все равно время есть.
— Ну, если все равно и время есть…
Они шли по Стромынке, подтрунивая друг над другом. Проще говоря, флиртуя. Ночь была прекрасной: летней, теплой, с запахом зелени, который источала даже чахлая городская растительность. Редкие автомобили, проносящиеся мимо, не отравляли своими выхлопными газами веселый ночной дух.
Улица Стромынка переходила в мост над Яузой. На середине моста Эд неожиданно затормозил.
— Аня! — сказал он тревожно.
