Он позавидовал легкости, с которой Рая взяла его в оборот, намотала, как нитку, на палец. Он сказал себе, что с этой женщиной надо быть настороже, если не хочешь потерять мужское достоинство, и тотчас забыл всякую осторожность и, поддаваясь ее простоте, легкомысленному жесту, нечаянному слову, расслабился, стал вдруг непринужденным, непосредственным, точно и не было в соседней комнате, за тонкой стеной дрыхнущей Розы без шипов, не было ни прошлого, сжигающего мосты, ни будущего, возводящего преграды.
«Когда я пришла, Роза спала, я не стала ее будить. Там где-то был вишневый ликер…»
Развернувшись на стуле, достала из холодильника бутылку. Пуговка выскочила из петли, раскрывшаяся блузка показала гофрированный край лифчика.
«Рюмок нет, только стаканы…»
Он рассказал о несостоявшемся свидании.
«Бывает…»
Рая ела просто, без кокетливых гримас, было видно, что она действительно проголодалась. Он завороженно смотрел, как исчезают у нее во рту подхваченные вилкой лоскутья капусты, перца, как оживленно снует между замаслившихся губ кончик языка, вбираются и наполняются щеки, рука тянется за салфеткой, чтобы утереть протекшую на подбородок янтарную каплю жира.
«Роза говорила, ты что-то пишешь…»
Она приподняла пустой стакан, приглашая его налить.
Непослушными пальцами он отвернул липкую пробку.
«Да, немного…»
«Пишешь, пышешь… — Она улыбнулась. — А зачем?»
Вопрос, который в другое время показался бы глупым, сейчас заставил его задуматься. Он быстро перебрал в уме возможные варианты ответа: самопознание и самолюбие; физиологическая потребность; необходимость донести до людей, что я о них думаю; игра; одно из возможных времяпрепровождений; страх смерти; сокрытие истины; подражание; тщеславие; избыток чувств; зависть; желание славы; рок; душевная пустота; дурные наклонности; ни на что другое не способен; дар; проклятие.
«Не знаю…»
Его ответ ей понравился.
«Я понимаю, зачем книги читателям, но зачем они тем, кто их сочиняет, для меня загадка…»
Он собрался было порассуждать о том, что писателю важен не результат, а процесс, но, сидя напротив этой чудесной, волнующей женщины, меньше всего хотелось рассуждать, что-то доказывать.
«Наверно, боюсь остаться один на один с собой…»
Она поднялась, сняла с плиты сковородку и, сгребая вилкой, доложила себе в тарелку овощей. Зажгла спичкой газ и поставила чайник.
«Не оправдывайся, я вовсе не хочу тебя в чем-то обвинить… Просто тебе дано, а мне нет…»
Сладкий, густой ликер пустил в него вязкие извилистые корни. Он вообразил Раю в виде подкрашенной восковой куклы на пружине. Не надо выклянчивать, достаточно поднажать, медленно надавить. И в то же время (вот незадача!) он с нетерпением ждал, когда проснется Роза и, позевывая, протирая глаза, спугнет их случайную, не сулящую ничего хорошего интригу.
Чайник вскипел. Рая положила пустую тарелку в мойку.
«Что за привычка — спать днем! Эдак можно совсем раскиснуть. Ты должен на нее повлиять. Уж лучше мучительная, пустая бессонница, чем такое уютное разложение!»
Вещунья? Шутница.
«Ей нужно найти работу, постоянную… Прыжки с места на место до добра не доведут…»
Действительно, даже за те несколько месяцев, что они были знакомы, Роза побывала официанткой, рекламным агентом, верстальщицей, актрисой второго плана, парикмахером, визажистом, риэлтером, натурщицей… Беда не в том, что она увольнялась, не проработав и двух недель, а в том, что, нанимаясь на работу, она уже знала, что дольше двух недель на одном месте не протянет.
«Считаешь, что ты в банке хорошо устроилась?»
Она опустила глаза, точно провинившаяся.
«Там ужасно… Планирование! Одно название… перевод в цифры сомнительных махинаций… И все же, что касается Розы, с ее способностями, с ее вкусом, воображением… Она достойна того, что приносит не только достаток, но и удовольствие. Разве я не права?»
Хромов задумался. Он чувствовал, что его долг — защитить спящую, беззащитную в своем сне возлюбленную. Где она сейчас? В каких бессознательных замках ублажает наготой велеречивых господ? Какими статуями восполняет свое отсутствие? От кого убегает по лесной тропе? Что ищет в мусорных кучах? Что лепит?
«Жизнь покоится на безжизненных основаниях. Тот, кто во всем ищет смысла, боится тратить время по пустякам, трясется над будущим, чаще всего остается в проигрыше. Если ей нравится ходить с завязанными глазами, что я могу поделать?»
Рая посмотрела на Хромова с нескрываемым сомнением.
«Ты просто заранее отказываешься от ответственности!»
Он хотел сказать, что не может отвечать за ту, которую любит, но смолчал. В присутствии Раи слово «любовь» прозвучало бы фальшиво и вызывающе.
«Я отказываюсь выступать в роли бога-машины!»
Он хотел развить свою мысль, но замолчал. На пороге кухни стояла Роза, щурясь, потирая ладонью заспанное лицо.
«Который час?»
Она откинула назад спутанные волосы. Взглянула подозрительно на Хромова и Раю.
«Я вам не помешала?»
Прошла в туалет, щелкнув дверью.
Рая машинально нашарила и застегнула верхнюю пуговку блузки, улыбаясь, заложила ногу на ногу.
«Последняя»… Может быть, он невзначай перешел черту, и теперь все, что с ним происходит, его не касается? Он — другой. Желания, страхи, помыслы — только продолжение его желаний, страхов, помыслов. Рабочие сцены повисли на тросах, но занавес не хочет опускаться. Лицо стало жестким, как обертка. Рука повисла. Все-таки, что ни говори, а грудь у нее высший класс! Я остался на бобах. Каким надо быть Актеоном, чтобы подглядывать за Дианой! Он только сейчас обратил внимание на запах ее духов, как если бы длинное, сумбурное, резкое письмо не застало в живых адресата. Не все, что она съела, вошло в ее плоть и кровь. Удача отвернулась в сторону моря. Хромов вздохнул с облегчением. Течение времени. Букетик куриной слепоты. Рая была ни была преддверием рая. В конце портретной галереи ждет маска смерти. В холодных снах полыхает роза. Жаль, под рукой нет карандаша и бумаги. А если бы и были?
31
Открыв глаза, Циклоп не удивился, что находится не там, где находился, когда глаза закрыл. В детстве такое с ним часто случалось. Он просыпался далеко от дома, под тянущимися в синеву бурыми виноградными фестонами, на теплом, ноздреватом, прибрежном песке, в поезде дальнего следования на качающейся верхней полке, в темном застенке с люком в высоком потолке… Однажды проснулся в постели с какой-то незнакомой женщиной, которая спала на спине, выпуская через страшно разинутый рот сиплые, булькающие звуки. Было жарко, душно, сладко пахло лекарствами и несвежим телом. Он осторожно выбрался из-под одеяла и, заслышав шаги, успел только отскочить к окну, спрятаться за занавеской. В комнату прошлепал маленький человек, в трусах, в майке, должно быть, отлучившийся в туалет, сбросил тапочки и, вздохнув, лег в постель. Клопу пришлось ждать, пока он уснет, чтобы на цыпочках выскользнуть за дверь.
