В начале 1988 года Коробов, используя старые связи, получил в долговременную аренду заброшенный заводик на окраине города, открыв там цех по производству «фирменных» пластиковых пакетов. Падкие на импорт сограждане охотно раскупали склеенные четырехугольники целлофана с броскими аляповатыми надписями «Marlboro», «Camel», «Wrangler»… Пакеты сменились майками с аляповатыми надписями «не по-нашему», майки — джинсами-варенками, джинсы — «итальянской» мебелью…
В начале девяностых Москву захлестнул компьютерный бум — деньги на персональных ЭВМ не делал только ленивый. Система была простой и безотказной: в Германии, Голландии или Бельгии закупалась партия морально устаревшей аппаратуры, которая в условиях технически отсталого СССР уходила влет. «Фирменные» пакеты, джинсы и мебель были забыты навсегда, и Юрий Иванович всерьез занялся торгово-закупочным бизнесом. Заработав несколько десятков миллионов рублей, удачливый предприниматель грамотно вложил их в производство спиртного, и к 1993 году Коробов стал владельцем небольшой установки по изготовлению зернового спирта. Производство разместилось в том самом заводике на окраине города, где начинался «пакетный» бизнес.
Новое предприятие, не требовавшее долговременных капитальных вложений, сразу же сделалось необычайно прибыльным. Спустя год спиртозаводиков было два, потом — три, потом — восемь… Юрий Иванович не ограничивался родным городком, размещая производственные мощности по всему Подмосковью: Клин, Подольск, Можайск, Наро-Фоминск, Серпухов…
Дела Коробова пошли в гору. Он уже не вкладывал средства в расширение производства, тратя доходы на свои нужды. Сперва появилась новая «девятка», затем не очень подержанный «Мерседес», затем новый «Фольксваген», а через полтора года новый джип — представительский темно-вишневый «Шевроле-Блейзер». Плюс еще одна квартира в Солнечногорске, предусмотрительно записанная на жену. Плюс квартира в Подольске, оформленная на тещу. Плюс квартира в самом центре Москвы, где Юрий Иванович и поселился с семьей.
Спиртодел не беспокоился по поводу набиравшего силу рэкета. Правда, несколько раз к нему в офис заваливали какие-то лысые амбалы с классическим вопросом «кому платите?», но опыт, а главное связи, наработанные за время службы в милиции, позволяли легко справляться с неожиданной проблемой.
Юрий Иванович понимал: честная коммерция в России невозможна, слишком уж тяжело налоговое бремя. Ситуация с бизнесом невольно напоминает навязчивую телевизионную рекламу лезвий «Gillette»: «Два лезвия, два вида рэкета — частный и государственный. Первый бреет чисто, второй еще чище». Бизнесмен успешно избегал частного рэкета, но уберечься от государственного не было никакой возможности.
Именно потому Коробов начал заниматься тем, чем занимаются практически все частные спиртоделы: гнать «левую», неучтенную, продукцию. Как ни странно, но о неучтенке очень быстро узнали те самые структуры, чьи представители несколько раз предлагали коммерсанту «крышу». Юрию Ивановичу еще раз напомнили классический принцип российского капитализма: «Делиться надо!» Юрий Иванович его игнорировал.
На чем и погорел.
(По просьбе некоторых лиц автор не называет влиятельную подмосковную группировку, в поле зрения которой попал фигурант. В 1997 году против некоторых ее лидеров возбуждено уголовное дело, и следствие еще не закончено.)
Пятнадцатого февраля 1997 года налоговая полиция и оперативники отдела по борьбе с экономическими преступлениями обнаружили на подмосковном складе частного предприятия «Искатель», зарегистрированного в Москве на имя Коробова Ю.И., партию «левой» водки (безусловно, рейд проводился по чьей-то наводке). Там же были найдены кустарные приспособления для бутылирования и закрутки водочных бутылок, огромная партия пробок, поддельных акцизных марок и этикеток водок «Столичная» и «Московская» завода «Кристалл».
Этого оказалось достаточно для возбуждения уголовного дела по статье 171-2-«б» (незаконное предпринимательство, сопряженное с извлечением дохода в особо крупном размере) и 180-1 (незаконное использование товарного знака) и постановления Московской областной прокуратуры: «Избрать в качестве меры пресечения заключение под стражу и направление Коробова Ю. И. в следственный изолятор г. Серпухова».
Юрий Иванович прекрасно понимал, какие силы стоят за этим уголовным делом. Пункты обвинения выглядели не слишком убедительно — по таким статьям можно было оставить его на свободе, под подписку о невыезде. Заключение же под стражу имело целью сломать бизнесмена морально, заставить сдаться, приняв услуги «крышников»; вне сомнения, структура, «наехавшая» на его фирму, оказалась настолько серьезной и влиятельной, что сумела не только повлиять на органы правопорядка, но и пустить следствие в желательное для себя русло.
Не помогло и блестящее милицейское прошлое арестованного: Коробову без обиняков заявили, что предстоящий суд наверняка оценит не только его прошлые заслуги, но и нынешние преступления.
Но самым неприятным в этой истории стало место заключения, где Юрию Ивановичу предстояло провести время до суда. Уже в камере изолятора временного содержания бывший милиционер понял, почему его направляют не в московский сизо, а в подмосковный, серпуховский, иногда именуемый в столичном просторечии «Серпами». И дело не только в переполненности московских тюрем. Следственные изоляторы Подольска и особенно Серпухова зачастую сознательно выбираются для той категории подследственных, на которых следует надавить. Отдаленность от Москвы не позволяет арестантам регулярно встречаться с родными, близкими и особенно с адвокатами. Последнее обстоятельство вносит свои коррективы в следственный процесс.
Перед отправлением в серпуховский сизо Коробов заявил, что он бывший сотрудник милиции и поэтому имеет право ожидать суда не в общей камере с уголовниками, а в специальной. В ответ отставному замначальника ГУВД равнодушно напомнили, что специальная инструкция на этот счет на бывших сотрудников МВД, прокуратуры и ФСБ не распространяется.
— Вот если бы на момент ареста вы носили погоны, — щурился следователь, — тогда другое дело… А так на общих основаниях. Да не волнуйтесь, вы ведь с 1987 года в органах МВД не работаете. Спросят, кто такой, говорите, как есть: бизнесмен, коммерсант. А кем вы были десять лет назад, в камере не узнают.
После этих слов Юрий Иванович понял: надо готовиться к самому худшему.
* * *
Следственный изолятор города Серпухова относительно небольшой: не Лефортово, не «Матросская тишина» и уж тем более не Бутырка. И порядки здесь куда либеральней, чем в Москве.
В 1992 году в этом сизо ожидал решения суда единственный на тот момент чеченский вор Султан Даудов, более известный как просто Султан. По свидетельству очевидцев, власть Даудова была ничуть не меньше, чем начальника сизо. Султан сам выбирал себе камеру и, имея доступ к личным делам подследственных, распоряжался, каких соседей по «хате» он желает видеть рядом с собой. В основном это были соплеменники, а также лидеры оргпреступных структур, так или иначе сотрудничающие с чеченской диаспорой (например, Григорий Соломатин, будущий убийца балашихинского авторитета Фрола). В камере Султана стояло несколько японских телевизоров, видеомагнитофон (новые кассеты поставлялись по списку из ближайшего видеопроката), музыкальный центр и мощный кондиционер. Пищу вор получал из дорогого ресторана, регулярно устраивая застолья для сокамерников. По договоренности с администрацией сизо в камеру, где находились Даудов и его «пристяжь», нередко приводились подследственные девушки из женского корпуса. Султан деятельно поддерживал связь с волей, его нередко посещала братва (вор Калина, серпуховский авторитет Абрам).
