Впрочем, от того, что произошло в феврале этого года на Белорусском вокзале, Кашкетина не спас бы даже начальник всей транспортной милиции Москвы, пожелай он помочь попавшему в беду «фармазону».
Вроде бы Коля все сделал правильно: и «терпилу» подыскал фартового — хлипкого пожилого мужчину интеллигентной наружности, и «подъехал» к нему грамотно, и «укатывал» без нажима: понимаете, сам из Смоленска, второй день в Москве, позвонил домой — и на тебе, беда: отец от инфаркта умирает! Надо вот срочно домой возвращаться, да деньги украли.
Мужичок взял кольцо, подозрительно повертел его в руках, цепким взглядом оценил клеймо пробы. А затем, достав из кармана перочинный ножик, щелкнул лезвием, слегка царапнув «гайку» острием.
— Это не золото, — безапелляционно резюмировал он.
— Да как не золото! — деланно возмутился Кашкетин. — С самой свадьбы ношу!
Коля попытался было благоразумно вернуть кольцо, но покупатель с неожиданной прытью вцепился в него мертвой хваткой и, оглянувшись, на свое счастье, заметил милицейский патруль.
— Товарищ сержант, попрошу вас подойти, — крикнул «терпила». — Вот этот гражданин только что попытался продать мне явно позолоченное кольцо, выдавая его за золотое. Вот это самое…
Спустя несколько минут и продавец, и несостоявшийся покупатель сидели в вокзальном отделении милиции. Версия об отце, умирающем от инфаркта в Смоленске, рассыпалась в прах, так же, как и версия о том, что Коля носит кольцо с самой свадьбы. Во-первых, гр. Кашкетин Н.В. имел постоянную московскую прописку, а во-вторых, никогда не был женат. Конечно, с ментами можно было бы добазариться, поменяв показания: мол, ничего не знаю, сам такое купил, и иди докажи, что не так! Однако коварный «терпила» неожиданно продемонстрировал служебную «ксиву» — он оказался доцентом Высшей школы милиции МВД РФ. К тому же выяснилось, что подозрительный субъект с якобы золотым кольцом был дважды судим, и эти обстоятельства решили все.
Задержанного определили в камеру ИВС Бутырского ОВД, и уже на следующий день на квартиру Кашкетина отправились оперативники для обыска. Опера обнаружили за унитазным бачком целлофановый сверток, в котором хранились тридцать четыре кольца желтого металла, с клеймом пробирной палаты. Последующая экспертиза установила, что клейма поддельные, а сами кольца выполнены из так называемой астрономической бронзы и лишь покрыты слоем золота толщиной не больше нескольких микрон. Заявление доцента Высшей школы милиции МВД, содержимое целлофанового свертка и акт экспертизы и стали основными материалами обвинения.
Естественно, «следак» тут же «наехал» на подследственного: мол, откуда у тебя кольца, кто с тобой в доле, кто их штампует, сколько уже продал?
Коля лишь угрюмо отмалчивался: давать ментам поганым хоть какие-то концы было не в его правилах. К тому же при всем своем желании он и сам толком не знал людей, продавших «фуфлыжное рыжье»: поддельные кольца он купил в конце позапрошлого года, в Калининграде, у каких-то литовцев из Каунаса, по весьма сходной цене: пятьсот долларов за килограмм. И содержимое целлофанового свертка было лишь жалким остатком того донельзя удачного приобретения. Видимо, высокий статус потерпевшего, с одной стороны, и нежелание сдавать подельников — с другой и послужили причиной появления милицейского протокола «об оказании сопротивления при задержании»; протокол этот мог серьезно повлиять на решение суда.
Но, к счастью, все обошлось.
И вот теперь, сидя в автозаке, Коля вновь и вновь воскрешал в памяти перипетии своего дела, едва заметно улыбаясь: он ничем не походил на человека, осужденного к пяти годам в колонии общего режима. За свои тридцать пять лет Кашкетин дважды побывал в местах лишения свободы и поэтому не страшился зоновской неизвестности.
Ничего, и за колючей проволокой люди живут!
Свой первый срок Коля получил в шестнадцать лет за примитивный «гоп-стоп», то есть уличный грабеж. В конце семидесятых в подмосковных Люберцах, где родился и вырос Кашкетин, промышляло немало дворовой шпаны, выезжавшей «для серьезных дел» в зажравшуюся Москву. Кто-то специализировался на угонах автомашин, кто-то срывал с прохожих меховые шапки, кто-то обирал пьяных… Дворовая команда, где подвизался Кашкетин, выезжала в столицу в дни, когда на крупных заводах платили получку. Как правило, определенная часть жалованья оставлялась московскими пролетариями в пивных и винно-водочных магазинах. Провести богатого, но пьяного и беспечного клиента до темного двора или подъезда и обобрать до нитки было для команды из трех-четырех человек делом техники. Но, как говорится, сколько веревочке ни виться…
Суд определил Коле меру наказания пять лет лишения свободы, и он отправился в печально известную Костромскую ВТК.
На «малолетку» он «заехал» юным блатным романтиком, скромным пацаненком, который пытался видеть в окружавших его арестантах только хорошее. Но по прошествии двух лет, когда Кашкетину исполнилось восемнадцать и его перевели «на взросляк» (так как по приговору суда он получил пять лет лишения свободы, а на «малолетке» сидят до совершеннолетия, то оставшийся срок предстояло провести в одном из североуральских ИТУ), он очень скоро преобразился в человека, отрицательно настроенного не только к администрации колонии, но и к человечеству вообще. Правда, в силу многих причин Кашкет (такое «погоняло» получил он еще в ВТК) не стал блатным: не хватало того, что «бродяги» называют «духом». Однако «мужиком» он слыл путевым, и к его мнению прислушивались даже авторитетные уркаганы. Кашкет никогда не «запарывал косяков», то есть не совершал поступков, порочащих честного арестанта, при случае всегда был рад обмануть и ментовское начальство с его невыполнимым планом на промзоне, и «козла» — бригадира с его постоянными придирками и приписками.
Выйдя на свободу, Коля переехал в Москву и, устроившись на АЗЛК по лимиту, поселился в общежитии. Соседи по этажу считали его суровым и нелюдимым, потому что даже в дни получки и аванса, когда общага напоминала прогулочный корабль во время круиза, Колян никогда и никому не составлял компании в выпивке. Так же мало интересовали Кашкета столичные развлечения: посещение музеев, концертов, театров, даже кино и ресторанов он считал пустой тратой времени и денег. Да и по женщинам Кашкетин особо не бегал: лишь несколько раз в месяц наведывался в родные Люберцы, к любовнице Зинке, знакомой еще с дворовых времен.
И мало кто знал, что настоящей Колиной любовью была лишь карточная игра, к которой он пристрастился еще в ВТК. В то время в Москве не было ни единого казино, профессиональных «катал» (карточных шулеров) пачками сажали за мошенничество, но Кашкет обнаружил-таки притон, где собирались «игровые».
Играл он самозабвенно, запойно, но, по возможности, честно, а жульничал лишь в том случае, когда за игорный стол попадал явный лох, которого и бог велел «развести».
Именно из-за страсти к картам Коля и получил второй срок. Случилось это так: проводя отпуск в доме отдыха, познакомился он с каким-то мужичком, и уже к вечеру отпускники уселись играть в «секу». То ли судьба в тот вечер повернулась к Кашкету задом, то ли мужичок тот сам «каталой» оказался, но только Кашкетин проигрался в пух и прах. Он честно отдал долг, но, покидая дом отдыха, не удержался, чтобы не «позаимствовать» у удачливого игрока его бумажник с деньгами и документами.
