Наконец я вышел на улицу. Перед каменным забором, который отделял следственный изолятор и двор, примыкающий к нему, стоял еще один оперативник, тоже в камуфляже и тоже с рацией. И когда я стал спускаться, он вопросительно взглянул на меня и перевел взгляд на сопровождающего меня оперативника. Но тот сделал отрицательный жест.
— Чистый, — коротко сказал он.
Все! Я глубоко вздохнул. Слава богу! Не случилось того, что могло случиться!
Целый вечер я находился в взбудораженном состоянии. Зачем я ищу себе головную боль?! Зачем я беру эти сигареты, эти записки?! Хотя, с другой стороны, во всем цивилизованном мире заключенные имеют возможность общаться со своими близкими по телефону. Я это видел в кинофильмах, которые часто показывают у нас. Даже факсы из тюрем можно посылать! У нас же до сих пор в тюрьмах строгости сталинского времени — никаких контактов! Даже с женщиной, которую он любит! Они же не подельники, в конце концов!
Прошло две недели, а я не получал никаких известий от Майи. Она куда-то исчезла. Для меня это было очень странным. Может быть, думаю, в Тбилиси уехала, может, решила отдохнуть… Появится.
Она позвонила через полмесяца, попросила о срочной встрече. Но почему-то попросила приехать к ней домой, назвав адрес.
Я приехал к ней. Квартира, которую снимала Майя, была небольшая, с евроремонтом, очень чистая.
На небольшой кухне, которая была оборудована современной бытовой техникой, я заметил коляску с погремушками.
— Что, можно вас поздравить? — спросил я.
— Да, у Георгия родилась девочка. Поэтому я и не звонила вам. Только вчера из роддома выписалась, — сказал Майя.
Она выглядела очень счастливой.
— Я прошу вас пойти завтра к нему и передать мою записку, а также фотографию его дочери. — И она вытащила из столика пачку цветных фотографий, на которых была изображена новорожденная девочка. Она стала отбирать фотографии для Георгия. Но я сказал, что существует тюремная традиция, по которой фотографии лучше в камеру не передавать.
— Почему? — удивилась Майя.
— Я не знаю. Может быть, я просто покажу ему фотографии и унесу их обратно?
— Хорошо. Георгий сам решит, как лучше сделать, — сказала Майя.
Я взял записку, фотографии и вышел.
Приближался Новый год. Это был последний рабочий день, когда работали следственные изоляторы, так как дальше наступали праздники, и изоляторы закрывались для посещения на полторы недели.
Я ехал в изолятор с хорошим чувством, ведь я вез Георгию радостную новость — о рождении дочери.
Я заполнил необходимые карточки, поднялся на второй этаж. Но когда получил карточку обратно, то заметил, что номер камеры, где сидел Георгий, был перечеркнут. Георгий сидел на «спецу», где находился спецконтингент — особо выдающиеся личности криминального мира. Номер был зачеркнут красным и сверху подписано: «Карцер».
Вскоре Георгия привели. Сразу было видно, что он из карцера. Во-первых, он был небритый, заспанный. Он вяло поздоровался со мной.
— Что случилось? — сразу же спросил я. — Почему в карцер попал?
— Да так… — нехотя ответил Георгий. — Поругался с корпусным.
— Зачем же ты это сделал?
— Так получилось.
— А у тебя радостное событие, Георгий.
— Что, Майя родила?
— Да. — И я протянул ему записку и фотографии. Георгий сразу схватил фотографии и стал рассматривать. Он улыбался. Потом сказал:
— Как думаешь, на меня похожа?
— Конечно, похожа! — улыбнулся я. — Вылитый ты!
Он несколько раз просмотрел фотографии, потом прочел записку.
— Надо же, какие хорошие события! — улыбнулся он.
— Действительно — у тебя дочка родилась, Новый год наступает, а ты сидишь в карцере.
— Да уж, такова наша жизнь! — вздохнул Георгий.
— Слушай, Георгий, — сказал я, — давай я схожу к начальнику по режиму, к начальнику изолятора, поговорю с ними, покажу эти фотографии… В конце концов, можно сделать исключение?
— Нет, — запротестовал Георгий, — ни в коем случае этого делать не надо! «Масть» обязывает никогда к ним на поклон не идти! Я должен досидеть до конца. «Масть» обязывает! — снова повторил он.
Я понимал, что существуют понятия и традиции воров в законе — они никогда не должны ничего просить у администрации. Раз попался — значит, попался, должен до конца досидеть. Вот она, участь вора в законе — всегда нужно поддерживать свой престиж, свой авторитет перед теми, кто находится рядом с тобой!
Прошли новогодние праздники, прошла зима. Наступил март. Суд пока еще не назначали. Он должен был состояться где-то в начале апреля.
Однажды мне позвонила корреспондентка из газеты, которая откуда-то узнала мой домашний телефон. Она просила дать интервью по поводу причастности моего клиента Георгия к террористическому отряду «Мхедриони».
— С чего вы это взяли? — спросил ее я.
— Я получила информацию.
— От кого?
— Мы не раскрываем свои источники.
Мне стало очень интересно. Я почувствовал какой-то подвох. Я согласился встретиться с ней, в надежде что вытащу из нее кое-какую информацию. Почему она интересуется якобы причастностью моего клиента к террористической организации? И с чего она взяла, что это так?
Вскоре новые события захватили меня с головой. Мне позвонила Майя и попросила приехать к ней для подготовки очередного письма для Георгия. Когда я приехал, в квартире находились двое грузин. Один из них был представлен мне как отец Майи — пожилой седой мужчина лет пятидесяти пяти. Другой был помоложе, лет сорока пяти, черноволосый.
Отец Майи только что приехал из-за границы. Второй, видимо, был другом их семьи.
Майя попросила меня рассказать, какова ситуация с судебным делом — отец Майи и его друг, по имени Томаз, очень волновались о судьбе Георгия. Я описал им возможные перспективы. Человек, который назвался Томазом, стал интересоваться, каково настроение Георгия, что он думает о дальнейшей своей жизни, если будет осужден на длительный срок. Я сказал, что мне трудно об этом говорить, но, кажется, он относится к этому философски.
Вскоре мне позвонили из прокуратуры, которая вела это дело, и прокурор попросил меня приехать подписать какие-то документы по делу. Он сказал, что необходима именно моя подпись.
Я был очень удивлен и сказал, что я все документы подписал, но спорить не стал и поехал, тем более что у меня были неплохие отношения с прокурором.
Прокурор приветливо встретил меня. Я подписал две страницы, которые, на мой взгляд, никакого существенного значения не имели, и уже хотел уйти, когда неожиданно прокурор остановил меня и стал говорить на довольно отвлеченные темы.
