Одна заповедь влечет за собой другую. Всего их у Ингвара Кампрада – девять… Изложить их – значит представить философию кампании, которая, по твердому убеждению Ингвара Кампрада, обладает материальной силой. Недаром эта бизнес-философия стала предметом изысканий и диссертации в Гарварде.
Эти заповеди – не то, что он сначала придумал или где-то вычитал, а потом жил по ним. Нет, он сначала жил, начал действовать, а потом уж появилась потребность отлить пережитое и осмысленное в слова. Легко сказать – лучше и дешевле. Говорят же – я не так богат, чтобы покупать дешево. И тут вступает в силу столь характерный для шведов поиск золотой середины. Если будем запрашивать слишком много, не встретим должного спроса на наше предложение. Если слишком мало – лишимся ресурсов. Не гнаться за мгновенной отдачей, а добиваться хороших результатов в течение длительного времени. Думай не о дивидендах, а об инвестициях. Наша прибыль – это не сладкая жизнь, а ресурсы.
Не так-то легко, как мы убедились на собственном опыте в России, усвоить эту простую истину, тем более следовать ей.
И тут заявляет о себе, как трубы в оркестре, такое понятие, как «дух» ИКЕА. Твоя работа – не просто добывание средств к жизни. Это – энтузиазм. Если вы, работая, не испытываете «неисправимого энтузиазма», считайте, что по крайней мере треть вашей жизни пошла насмарку.
Кампрад признает, что поначалу он был единственным носителем этого самого духа. Сотрудники приходили и уходили, зато те, кто приживался, оказывались такими же, как он, чудиками. По мере разрастания дела дух ИКЕА подвергался новым и новым испытаниям: «Не так трудно было поддерживать его в старые добрые времена, пока нас было мало, когда каждый знал каждого. Труднее, когда таких, как ты, – тысячи, а там и десятки тысяч. И не так уж заметно, есть у тебя этот самый дух, или нет его…» Тот, кто так рассуждает, утверждал Кампрад, достоин сожаления. И рано или поздно расстается с компанией. Или она с ним, будь то в Стокгольме, Шанхае, Нью-Йорке, Праге или Москве.
Дух ИКЕА – не есть нечто данное, раз и навсегда. Его надо поддерживать и лелеять, но не специально, а всем ходом дел, отношением к ним.
«Не бойся советоваться с коллегами и сотрудниками, но и не уходи от личной ответственности», – гласит еще одна заповедь. Нерешительность не замаскируешь ни заседательской суетней, ни пристрастием к социологическим опросам.
Самое оригинальное решение ничего не стоит, пока мы не знаем его цену. Дорогое решение – удел посредственности.
Порядок должен соблюдаться, но не превращаться в оковы. Излишняя регламентация, преувеличение роли планирования – синоним бюрократизма. Бюрократизм, как и безответственность, парализуют. Рассматривай возникающую проблему как открывающуюся возможность.
Тот, кто на основе этих сентенций решит, что Ингвар Кампрад – рупор прописных истин, ходячая добродетель, беспроигрышный робот, сильно ошибется.
Он грешен, как и все мы, и не лишен слабостей. В хорошую минуту, да, пожалуй, и в плохую, и у него бывают такие, и не только минуты, когда он может принять на грудь. И даже загудеть на день или два, заранее очистив, правда, эти дни от каких-либо деловых обязательств. Сам был тому свидетелем и соучастником. И когда, бывало, мы с ним отправлялись в лес, окружающий его «маленький коттедж», как называет он свою вполне комфортабельную и вполне просторную усадьбу в Смоланде, по грибы, он не преминет вдали от бдительных жениных глаз, заговорщически подмигнув, вытащить из рваных джинсов бутылку и спросить, в переводе на русский: «Из горла будешь?»
А традиционный шведский «праздник раков», куда мы были приглашены как-то поздним летом вместе с тремя-четырьмя его ближайшими сотрудниками? В Швеции, в отличие от нас, употребляющих этот деликатес с пивом, раков едят с водкой – сорокаградусным скандинавским аквавитом, – и, когда бокалы с этим пряным, солнечного цвета напитком наполнили в очередной раз, кто-то из его сподвижников спросил Ингвара, подмигнув нам, не тот ли это дух, о котором он так любит напоминать. Кампрад в ответ только расхохотался, по обыкновению гулко и беззаботно.
Если читатель скажет, что все, к чему я подвожу, – доказать, что и богатые, миллиардеры – люди, он будет прав. Еще десяток лет назад такое утверждение воспринималось бы как цитата из воскресной сказочки. Сегодня оно приобретает злободневность. Именно потому, что среди наших сверхбогачей уже очень много нелюдей. Их сходство с такими предпринимателями, как Ингвар Кампрад, – мнимое. Оно лишь в том, что у них тоже куча денег, хотя, в отличие от того же Кампрада, их финансовая отчетность не отличается прозрачностью…
Впрочем, и для Запада Ингвар Кампрад – не такая уж типичная фигура. Тем-то он и интересен. Скажут еще: наши олигархи, как и Кампрад, сколотили свое состояние на протяжении одного поколения. Добавлю – даже быстрее. Если ему для этого понадобилась целая жизнь, у них это получилось за считаные годы, а порой месяцы, если не за одну ночь. Такое ни в Швеции, ни в иной цивилизованной стране уже лет двести как невозможно.
Наши олигархи любят называть себя российскими Рокфеллерами, Фордами, Кендаллами, Морганами, Гейтсами…
Но те действительно что-то предприняли. Форд создал автомобилестроение. Кендалл наводнил мир пепси-колой. О Гейтсе и говорить нечего. А что предприняли наши?
И вот как в свое время «строительством социализма в одной стране» была скомпрометирована сама идея социализма, восходящая еще к раннему христианству, так наши олигархи успели уже скомпрометировать капитализм, частную собственность, предпринимательство.
Другими словами – не система красит человека, а человек систему. Недаром Ингвара Кампрада неоднократно объявляли «человеком года» в Швеции. Под Новый год, первый новый год третьего тысячелетия нашей эры, Ингвар, как всегда, прислал нам письмецо с поздравлениями, к которым присоединилась и Маргарета: «Я все еще работаю, более или менее как всегда. Хотя все больше и больше чувствую, что я уже не тинейджер. Дела у нашего первого супермаркета в Москве идут хорошо. Собираемся приняться за второй».
«Не возникай!»
Слово «Ельцин» я впервые услышал в Барвихе, где послам с супругами рекомендовалось проводить отпуск. Другой вид отдыха, особенно за рубежом, вызывал подозрения. Так было при Брежневе, но так осталось, что я с изумлением обнаружил, и при Борисе Николаевиче, когда он вступил в права и обязанности президента освободившейся от остальной части Советского Союза России. Будучи ее послом в Лондоне, я два отпуска провел на посольской даче на юге Англии – работал сначала над одной книгой, потом над другой. За что и был прилюдно, на заседании Президентского совета, которое транслировалось по всем каналам телевидения, обруган. Осталось, правда, не до конца ясным, что в первую очередь вызвало гнев президента – то, что я проводил отпускное время не там, где следовало, или то, что занимался не тем, чем надо. Как бы то ни было, он сменил милость на гнев сразу после выхода в издательстве «Совершенно секретно» моей книги «Сто оборванных дней». Но я невольно забежал вперед.
