По словам Бенни, фильм стал для него окном или дверью в мир, который всегда был для него загадкой. Тут он словно через порог перешагнул и многое понял. В том смысле, что тот, то есть наш мир, отличен, но равновелик его, то есть западному. А в чем-то каждый из них имеет перед другим преимущество.
Комплимент, преувеличение? Думаю, ни то и ни другое. Думаю, что и поярче окна, и фонари над дверями светили Бенни, и не раз, но не было времени или повода остановиться и вглядеться в то, что за этими окнами.
Теперь, волею обстоятельств остановившись, он хотел увидеть и понять как можно больше. Он вспомнил кадры синхрона, где Симонов читает стихи. Это было «Жди меня». Я рассказал ему, что это были за стихи и что на этом вечере поэт читал их последний раз в жизни. Как мог, я перевел их ему устно на английский.
Валентина посетовала, что на эти слова, которые до сих пор наизусть знают миллионы людей, так и не сочинено хорошей песни. Бенни понял намек. Помолчал.
– Но ведь я, – задумчиво и как бы даже виновато, промолвил он, – даже не представляю себе, что такое война.
Я вспомнил, сначала про себя, потом вслух, что наша великая актриса Фаина Раневская, хорошо знавшая и Симонова, и Валентину Серову, которой были посвящены стихи, была уверена: «Жди меня» написано еще до войны и оно – не о войне, а о ГУЛАГе.
– Такие стихи могли бы читать наши переселенцы, – словно бы самому себе сказал Бенни, имея в виду героев своей оперы «Кристина из Дювемалы» – о судьбах шведских эмигрантов в Соединенных Штатах в конце XX столетия. Спектакль второй год уже шел ежедневно с аншлагом в помещении Стокгольмского цирка, и за это время, если верить прессе, его посмотрело и послушало чуть ли не все взрослое население страны.
– И петь песню на эти слова, – подхватила Валентина. Бенни кивнул с видом человека, который для себя что-то уже решил.
Он попросил меня начитать стихи по-русски на пленку и перевести их, хотя бы в прозе, на английский. И сделать транскрипцию.
В тот день Бенни попрощался с нами только в шесть вечера. И лишь после того, как в очередной раз позвонила Мона и объявила, что они с сыном умирают от голода.
– У нас так заведено, – объяснил Бенни, – что ужин на все семейство готовлю я.
Через день он рассказал, как развивались дальше события в тот вечер.
– Я пришел, накормил семейство и на полчаса прилег. Все было хорошо. В полвосьмого Мона меня разбудила, и я отправился в цирк. Все было хорошо. Поднялся на сцену. Потолковал перед поднятием занавеса с артистами. Все было хорошо. В антракте мы с режиссером выпили по бокалу шампанского, и я поехал домой. Все было хорошо. Утром я не мог встать.
– Все дело в шампанском, – успокоил я Бенни. И рассказал ему историю из времен «Комсомолки».
Член редколлегии Виталий Ганюшкин поехал в ГДР в группу войск. Там устроили прием в его честь. Пили водку стаканами и закусывали солеными красными помидорами.
– Не доведут нас до добра эти помидоры, – меланхолично завершил трапезу Виталий.
Мне повезло. Наш с Бенни роман, пик которого попал на Рождество, был для него полосой таких побед, которые не могли не вывести из равновесия даже такую звезду, как он.
Приближавшееся двадцатипятилетие со дня возникновения «АВВА» становилось похожим на ее второе рождение, хотя члены великой четверки, великолепно относясь друг к другу, не подавали своим многомиллионным поклонникам надежд на воссоединение, несмотря на астрономические суммы контрактов, которые им предлагали. Зато в Лондоне группа восемнадцатилетних, которая так и именовала себя «Эйтинс», стартовала с огромным успехом в мюзикле «Мамма Миа!» на музыку Бенни в постановке его друга и коллеги Бьерна Ольвеуса. При одной из встреч Бенни вручил мне компакт-диск, на котором были записаны песни в исполнении подружившегося с ними мужского грузинского хора, совсем недавно побывавшего в Стокгольме. В шведской столице, в респектабельном и консервативном Северном музее открылась при невиданном столпотворении выставка, посвященная группе. Приглашения на гастроли с «Кристиной» пришли из Штатов и России.
Надо знать Швецию, которая, слегка чокнувшись на равенстве и справедливости, «не дает распоясаться» своим знаменитостям и богачам, в какой бы сфере они ни подвизались; Швецию, где умудрились как-то арестовать Ингмара Бергмана по подозрению в неуплате налогов и содрать однажды с Астрид Линдгрен 102 % ее годового дохода (о чем она тут же написала сказку), чтобы понять, что значили для Бенни все эти знаки внимания.
Все это настраивало его на праздничный и слегка даже легкомысленный лад, что, вообще-то говоря, по свидетельству знающих его, было ему не свойственно.
…Когда по ходу наших переговоров возникла необхо димость во встрече с директором издательства и редактором книги, Бенни вызвал их в Стокгольм за свой счет и поселил в старомодном романтическом отеле, сохранившемся чуть ли не со времен Густава Третьего и опекаемого им барда, шведского Моцарта, а заодно и Пушкина, – Карла Микаэля Бельмана. Рядом с тем цирком, где ежедневно шла его опера. Побывав на спектакле, мы стали гостями Бенни не только в зрительном зале, но и в буфете, куда он повел нас сразу по прибытии.
– Вам надо подкрепиться, – сказал он, заказав каждому, включая дам, по тройной порции виски. – Опера-то идет четыре часа.
И коварно, с видом птицелова, заманившего стаю пернатых в свои сети, улыбнувшись, удалился.
На следующий день, после подписания документа о сотрудничестве, мы закончили вечер в оперном кафе – прибежище музыкальной богемы и интеллектуалов Стокгольма. Пили шампанское и пели советские песни. Бенни, к восторгу набившихся в бар посетителей, с энтузиазмом подтягивал «Катюшу».
– Из вас вышла бы хорошая группа, – сказал он.
– Под твоим управлением, – в тон ему подхватил я.
– В переходе метро, – уточнил он свою мысль.
Непошедшее интервью для «Свободы»
Позвонил человек. Голос показался знакомым. Приятный баритон. Представился Владимиром Тольцем. И имя знакомое – по радиопередачам «Свободы». Как-то он уже звонил мне. Не запомнилось, по какому поводу. На этот раз попросил о встрече для «нон-стоп интервью» в его программе «Главный проект». Я уже слышал, как он ее представляет в эфире: «Разница во времени. Разговор о незавершившейся истории. Мой главный проект. Быть может, самый главный проект моей жизни. Ведь никто еще не умудрился создать звучащую историю Атлантиды, нашей исчезнувшей советской родины. И партии, которая рулила этой Атлантидой. История тех, кто не выплыл, и тех новых кораблей и команд, которые…»
Текст, когда я его услышал впервые, показался претенциозным. Содержание первых передач тоже не очень-то вязалось с громкими определениями. Но я согласился встретиться. Мы увиделись в пресс-офисе шведского МИДа. Там располагалась и штаб-квартира Ассоциации иностранных журналистов, где я в ту пору был избран вице-президентом.
