В 1913 году священник Александр Юрьевский спрашивал у покровских девушек и женщин о совместных с Распутиным посещениях бани, и на основе их рассказов сообщал, что перед баней Распутин молился, затем все громко и троекратно повторяли: «Бес блуда, изыди вон!», и Григорий Ефимович заходил в баню с одной из женщин. Там между ними происходило соитие, и женщину «покидал бес блуда». Эта информация готовилась для дела Тобольской духовной консистории, заведённого против Распутина и закрытого в 1912 году.
Совместное посещение бани Григорий Ефимович продолжит и в Санкт-Петербурге. В столице кружок разрастётся, а его женская часть будет уже состоять из представительниц высшего света. Совершалось что-то неприличное в петербургских банях или нет – доподлинно неизвестно, но его страстная почитательница Ольга Владимировна Лохнина заявила на допросе в 1917 году: «Для святого всё свято. Что, отец Григорий – как все, что ли? Это люди делают грех, а он тем же только освящает и низводит на тебя благодать
Божию». Очевидно, и в Санкт-Петербурге «старец» активно «низводил на дам благодать».
Ещё в 1902 году Тобольская консистория заинтересовалась ситуацией в селе Покровском и личностью местного почитаемого «старца» крестьянина Григория Распутина. Вскоре нашлись и свидетели его любовных утех.
Дело (секретное) о крестьянине Григории Ефимовиче Распутине Тобольская духовная консистория открыла только в 1907 году– «старец» уже был приближен к царской семье, но пока с очень скромными правами. Дело касалось принадлежности царского «друга» к хлыстам, но некоторые интересные сведения, относящиеся к истории распутинского кружка в Покровском, в этом деле имеются.
В письме
[52] епископ Тобольский и Сибирский Антоний отмечает: «У Распутина в доме уже лет пять тому назад [в 1902 году. – Прим. А. Г.] поселились совершенно посторонние ему женщины, которых было прежде до 8, а в настоящее время 4 или 5; они одеваются в чёрные платья с белыми головными платочками, всегда сопровождают Распутина в местный храм и обращаются с ним с чрезвычайным уважением, называя его „отец Григорий“, – то же делают и петербургские его последователи, которые водят Распутина под руки и которых на глазах всех Распутин часто обнимает, целует и ласкает». Сам Григорий Ефимович называл это духовным лобзанием.
Трудно однозначно интерпретировать все эти лобзания и обнимания «старца». В конечном итоге Распутин проповедовал христианскую любовь, одним из проявлений которой наш герой считал телесный контакт (и предпочтительно с противоположным полом).
Была, конечно, и другая точка зрения. Знакомая Распутина Елизавета Александровна Казакова в письме к священнику Фёдору Чемагину сообщала: «Григория Ефимовича я встретила первый раз у себя в коридоре совершенно неожиданно и первое, что удивило меня, это то, что он подскочил и поцеловал меня, затем, пропустив мимо соседку по квартире, он приветствовал лобызанием молоденькую застенчивую послушницу». Далее в письме Казакова сообщала, что не увидела в «старце» склонности к разврату, скорее «стремление к целомудрию»
[53].
В остальном Распутин, его семья и последователи вели обычную жизнь прилежных христиан: ходили на причастие, соблюдали посты, посещали все молебны в местном храме, причем Григорий Ефимович после службы обходил церковь и целовал все иконы, то же самое проделали его родственники и участники кружка.
Но не так вёл себя в церкви Григорий первое время после возвращения. Распопов вспоминал, что Распутин во время службы постоянно озирался по сторонам и неожиданно начинал громко петь неистовым голосом. Эти привычки Григорий Ефимович сохранил на всю жизнь. Журналист А.И. Сенин вспоминал, как Распутин «…раньше священнослужителя является в храм Божий
[54], встает на клирос и молится. Быстро, быстро и неистово крестится и резко взмахивает головой, бьёт лбом о землю, лицо и губы его при этом искривляются, зубы оскаливаются, как будто он дразнит кого-то неведомого и хочет укусить, жестикулирует руками и вертит головой во все стороны, оглядывается при поклонах на молящихся и вращает глазами»
[55].
Проповедуя и пророчествуя, Распутин в то же время мало интересовался духовной жизнью других людей, например своих односельчан. На вопрос М.К. Коровиной: «А у вас в Покровском все крестьяне духовно сыты или нет?», Григорий ответил: «А кто же их знает?». Эту особенность натуры Распутина очень точно подметил английский посол в России Дж. Бьюкенен, сказавший как-то: «Его основным принципом было себялюбие».
Конечно, для старца важным было общественное признание. Всегда быть в центре внимания в Петербурге стало не прихотью, а потребностью. В определённой степени это касалось и его благотворительных акций, например постройки новой церкви в Покровском. Однозначной оценки его действиям быть не может, ведь Распутин никогда не был жадным человеком. Так, он нашёл средства на строительство деревянной мечети в деревне Матмасы
[56]. На ограду денег не хватило, так мусульмане вновь обратились к Распутину, и тот внёс недостающую сумму
[57].
Односельчане отмечали, что после каждого нового паломничества Григорий возвращается преобразившимся, становясь всё более и более богомольным. Особенно это было заметно в церкви, где, неистово молясь на коленях, он разбивал в кровь лоб, посещал все церковные службы, а в свободные часы между ними молился в пещере, вырытой в хлеву, подобно первым христианам.
Но, вкусив прелести (и горести) долгих странствий, Григорий уже не мог подолгу жить в родном селе. Подсчитано, что за последнее десятилетие XIX века он жил в Покровском по нескольку месяцев: зимой 1892 года, в начале зимы 1895 года, во второй половине лета 1897 года и в конце зимы 1900 года
[58].
Глава 8
Палестина
Путешествия Распутина по России во многом определили формирование его внутреннего мира. Он повидал много людей, научился в них разбираться.
Путешествие в Палестину, в древний Иерусалим, на родину христианства имели для Распутина совершенно иные последствия. Здесь ему открылся истинный свет веры, а о земле Израилевой он сказал, что: «Нет на свете мудрее этого места».
Обстоятельства первого паломничества в Святую землю историкам не известны. Воспоминаний об этой поездке Григорий Ефимович не оставил, в отличие от поездки 1911 года, о которой мы поговорим отдельно. Стоит, однако, немного познакомиться с Палестиной начала XX столетия, попробовать ощутить ту атмосферу, в которую окунулся «старец».
