Численность русских войск, согласно экспликации к плану, составляла 7 тыс. человек, что, вероятно, является преувеличением, так как не соответствует другим описаниям и общему ходу боя. Русские войска располагались вокруг шведских подразделений (Е), а восточнее – со стороны устья Тосны – за их позициями была установлена батарея из 8 орудий (С).
Примерно на дистанции в 2000 альнов (1188 м) с обеих сторон от поля боя показаны русские посты (Н), а далее за ними – два укрепленных шанца (G). С восточной стороны на правом берегу реки Тосны, у самого ее устья, обозначен шанец в форме четырехконечной звезды, что соответствует укреплениям, показанным на планах начала XVIII в. в этом месте. Рядом с ним находились два отряда русских войск. Другой шанец, располагавшийся западнее на удалении около 10 тыс. альнов (5940 м), изображен в форме пятиконечной звезды с одним усеченным концом [KrA SK12-109]. Это мог быть Штерншанец, находившийся в районе дер. Корчмино (пос. Саперный). На русских картах XVIII–XX вв. он также показан в форме звезды, но четырехконечной. Следующая крепость в этом направлении находилась на удалении около 10 км от места переправы, у устья реки Ижоры, и имела квадратную планировку и 4 бастиона. Эти неточности показывают, что у составителей шведского плана не было подробной информации о расположенных по южному берегу Невы укреплениях. Посты, обозначенные на нем, находились между крепостями, чтобы контролировать все течение реки, что подтверждается и документами, где говорится о патрулировании ее побережья.
После того как шведы закрепились на левом берегу, к месту переправы наконец-то подошли русские войска в составе около 400 драгун и батальона пехоты с тремя трехфунтовыми пушками. Они атаковали полевые укрепления шведов, но после трехчасового боя вынуждены были отступить, так как силы противника пополнялись с противоположного берега. Для того чтобы подтянуть необходимые войска от Петербурга, требовалось время, да к тому же было рискованно оставлять город без надежной защиты, учитывая стоявшую под Ниеншанцем кавалерию противника. Галеры Боциса так и не пришли на помощь русским войскам, а сам он, как считал Апраксин, был в Шлиссельбурге. Об этом же царю сообщал и А.В. Кикин: «Всеми-лостивейший государь о неприятельском состоянии писал до вашего величества пространно его превосходительство адмирал. Токмо зело худо сделал шаутъбенахт: и в то время, когда неприятель переходил через реку, слыша стрельбу, чрез многое время, не пошел на сикурс; ежели б он пришел, мним, чтоб неприятеля возможно всеконечно удержать» [ПИВ ИПВ 1951, т. 8, вып. 2, с. 660–661].
По донесениям шведской стороны, после ожесточенного боя русские, уступавшие в численности шведам, были отброшены назад с большими потерями. После этого строительство укреплений продолжилось. 31 августа они были готовы. К этому моменту большая часть шведского корпуса была переправлена, и Апраксин уже не решился начать новое наступление, перейдя к оборонительной тактике. Ближайшие земляные крепости на южном берегу Невы подготовили к защите, а населенные пункты в окрестностях переправы разорили, чтобы затруднить снабжение неприятеля.
Вскоре шведы сами перешли в наступление и 3 сентября совершили нападение на русскую крепость в устье реки Ижоры. Однако штурм ее был отбит [Munthe 1902, s. 494].
Дальнейшее наступление шведских войск затруднялось недостатком провианта. Не имея возможности получить достаточное количество продовольствия на разоренной территории, они вскоре начинают питаться своими лошадьми. Саксонские наемники, оказавшиеся в затруднительном положении, начали дезертировать. Осознавая, что Петербург надежно защищен, Любеккер принял решение прорываться в обход его на запад, к Дудергофу. Однако по приказу Апраксина все съестные припасы, как по пути следования шведов, так и в самом Дудергофе, уже уничтожили. Конница Бахметьева и Манштейна преследовала неприятеля, совершая нападения на отряды, отделявшиеся от основных сил.
В донесениях русского командования Петру I эти события описаны подробно: «…От неприятеля, государь, имеем по вся дни дезартеров и вчерашняго дня вдруг пришло к нам 70 человек саксонцов. А что в роспросе сказали, тому посылаю писменную ведомость. Неприятель еще стоит в тех местех, где перешол, и терпит великой голод, что уже, сказывают дезартеры, по 7 дней не ели; и которые на той баталии побиты были наши лошади, все съели; и ниоткуду правиянту не ждут, токмо надеютца достать на сей стороне. И я по тем ведомостям послал Бахметева с казаками во весь Капорской уезд и к Ладоге: ежели куды неприятель будет приближатца, чтоб правиянт весь сжечь. А подполковнику Манштейну послал указ: ежели неприятель пойдет в уезд, то б шел со всею конницею перед неприятелем и держать бы ево на всех переправах, также бы ни до какова правиянту не допустить. И сам пойду сего числа. И с господином генералом-маеором Брюсом и с брегадиром Фразером, и с камандантом Билсом имел консилиум, как нам поступать с неприятелем: искать ли баталии или поступать оборонително; тогда все подписали своими руками, что поступать оборонительно и держать на крепких местах.
А что у нас ныне при Санкт-Питербурхе конницы и пехоты, тому посылаю табель [ПИБ ИПВ 1951, т. 8, вып. 2, с. 661].
Апраксин был уверен, что крепости Ингерманландии хорошо защищены и у неприятеля нет шанса овладеть ими и надолго закрепиться. Но он сетовал на позицию местных жителей, оказывавших поддержку шведским войскам, и сообщал, что вынужден был прибегнуть к депортации части населения в западную часть провинции: «…хотя неприятель над крепостьми ничего не учинит, токмо зело нам препятие чинят чюхна Капорского уезду, которые, как могут, неприятелю помогают. И сего дня посланы были от нас с писмами дворяня в Шлютельбурх, нс которых одного ранили мало не до смерти, а досталныя едва спаслися. И для того велел я их всех вывесть за Ямбурх. Всех саксонцов к нам перешло 120 человек…» [ПИБ ИПВ 1951, т. 8, вып. 2, с. 661].
А.В. Кикин
[73] в своем письме царю от 3 сентября подробно описывает попытку переманить на свою сторону, наемных саксонцев, набранных из числа пленных, служивших в шведской армии: «…всемилостивейший государь о неприятельском состоянии писал до вашего величества пространно его превосходительство адмирал. Токмо зело худо сделал шаутъбенахт: и в то время, когда неприятель переходил через реку, слыша стрельбу, чрез многое время, не пошел на сикурс; ежели б он пришел, мним, чтоб неприятеля возможно Бесконечно удержать». «Саксонцы, которые к нам перешли, правда хотя и имели великой голод, однакож больше перекинулись, не хотя быть всеконечно в службе шведской. И для того его превосходительство адмирал посылал одного саксонца с письмом, обещая ему немалое число денег, дабы он оное своим товарищем отдал. И вчерашняго дня оной посланной сюда возвратился и сказал, что пришед близ швецких табор, лежал в лесу и, увидев своего товарыща саксонца, то письмо отдал, токмо еще свидетелства на сие не имеем. Все саксонцы говорят единогласно: ежели б имели случай, то б ни единой человек из них в службе швецкой не остался, токмо шведы зело содержат и смотрят за ними крепко. И офицеры у них все шведы, а саксонца нет ни единаго. Каково письмо к ним было посылано на немецком языке, с того посылаю копию».
