Он согласился стать почетным членом Лондонской торговой палаты, а в 1916 г. – почетным доктором коммерческих наук Нью-Йоркского университета, хотя всего за несколько дней до того отклонил почетную степень другого колледжа. Он постарался объясниться в письме другу: «Недавно мне предложили сходные почести, но меня не привлекает степень, которой я никак не могу соответствовать. Степень доктора коммерческих наук не подпадает под такую категорию, и потому я решил, что могу ее принять».
Хотя основу данной книги составляют письма самого Шиффа, авторы воспользовались также воспоминаниями различных членов его семьи и друзей. Так, достойны упоминания мемуары Пола Д. Кравата, который начиная с 1899 г. был юрисконсультом в фирме Шиффа и у которого имелась исключительная возможность наблюдать его характер: «Самой любопытной чертой характера м-ра Шиффа было своеобразное сочетание мягкой доброты и бескомпромиссной суровости. Во многих отношениях он был добрейшим и мягчайшим из людей. Сейчас я говорю о такого рода доброте, которая отличается от умозрительной благожелательности. Многим даже самым благожелательным моим знакомым не присущи порывистая мягкость и страстная доброта, качества, в высшей степени свойственные м-ру Шиффу. Больше всего мне нравится вспоминать, как он совершал добрые поступки по отношению к ребенку, говорил слова поощрения и одобрения другу или оказывал заботливую и дружескую услугу. Он был самым заботливым и обычно самым мягким из друзей. Часто, вызывая в памяти образ м-ра Шиффа, я вижу его таким, как часто встречал его в жизни: идущим по Пятой авеню утром перед Рождеством. Иногда мы встречались, когда я вел маленькую дочку покупать рождественские подарки. Всякий раз, когда он видел нас, он останавливался и с сияющим лицом обращался к моей дочке… Мы будем всегда помнить об этом. Такое воспоминание о м-ре Шиффе всегда остается счастливым и вдохновляющим.
Но, несмотря на его исключительную мягкость и доброту, о которых я говорил, мистер Шифф временами бывал не просто суров, но суров непоколебимо. По-моему, нетрудно объяснить такое противоречие в обычно мягком и добром человеке. Его совесть задавала очень высокие стандарты, которых он неуклонно придерживался. Поскольку он был очень строг к самому себе, так же строго и бескомпромиссно он требовал соблюдения высоких стандартов и от других. Думаю, этот анализ объясняет довольно частые резкие суждения мистера Шиффа о поведении других. Они не были грубыми или несправедливыми с его точки зрения, потому что он просто ждал от других приверженности тем же нравственным стандартам, которые задавал самому себе».
Еще одна оценка его характера содержится в воспоминаниях Макса Варбурга: «Джейкоб Шифф добился величайшей удачи, какой может удостоиться человек: он был независимой личностью. Среди важнейших черт его характера можно назвать развитое чувство долга; его непреклонную энергию как по отношению к себе, так и по отношению к другим; его искренность и его чувство гордости, которое оправдывалось убеждением в том, что он обязан выполнить особую миссию. Убеждение в своем высоком предназначении придавало ему уверенности и твердости в его решениях, которые никогда не оставляли его даже в критических ситуациях, с которыми он сталкивался часто. Более того, они побуждали его делать высказывания, которые, как он понимал, не доставят радости окружающему миру. Придя к тому или иному заключению, он должен был выразить его, независимо от того, как это повлияет на него лично.
Он питал глубокую привязанность к своей семье и обладал большой уверенностью в своих силах, которая определяла его курс при любых обстоятельствах. Свои решения он принимал сам и старался, со свойственным ему темпераментом, доводить до конца любой замысел, который он считал справедливым и правильным. И конечно, его воодушевляло глубокое религиозное чувство и возникающий из него оптимизм, которые не оставляли его без соответствующих стимулов.
Его чувство долга проявлялось в сознательном пропорциональном распределении его времени. Не проходило ни одного дня, когда он не использовал бы наилучшим образом каждую минуту. Кроме того, он обладал счастливым даром стремительно переключаться с одного вида деятельности на другой. Строгая самодисциплина просматривалась также в его чрезвычайной корректности поведения во все времена. Ни за что не появлялся он одетым недолжным образом ни по одному поводу и всегда уделял пристальное внимание внешности своих близких.
Вспоминаю, что однажды мы вместе ехали из Гамбурга в Лондон, где он заранее договорился об интервью. Поездка по железной дороге его утомила, но это не помешало ему записать все вопросы в записной книжке. При этом он сверялся с толстым кодексом фирмы «Кун, Лёб и Кº» – читая, что он написал, стирая и изменяя слова, борясь с усталостью, пока, с его известной энергией, он не дописал чрезвычайно острое интервью.
Его любовь к людям буквально не знала границ. Из своего дохода он выделял очень большую часть… на помощь нуждающимся. Если он делал для евреев больше, чем для других, то только потому, что он был убежден: христиане ничего для них не делают, а их страдания, особенно в России, а также среди эмигрантов в Америке просто невероятны. Он считал своим долгом употреблять все свое влияние, чтобы покончить с гонениями на евреев в России, и это его чувство в немалой степени объясняет то, что он предпринимал все, что в его силах, чтобы помочь японцам успешно вести войну. Он считал, что, стараясь положить конец средневековым условиям в царской России, он оказывает услугу не только евреям, но и всему человечеству.
Он объединял в себе самые разные черты души и разума. Несмотря на острый интеллект, который позволил ему добиться такого большого успеха, его сердце оказывалось еще сильнее, и в решающие моменты его темперамент следовал за сердцем. Он подавал всем, кто знал его, великий пример, который переживет его время – пример преданности долгу, отваги и добродетели».
Президент Элиот в своей краткой речи в память Шиффа
[57]написал: «У меня была возможность наблюдать за работой ума многих попечителей Гарвардского университета, но никогда я не находил разум попечителя более интересным для изучения или более трогательным для дружбы и уважения, чем разум мистера Шиффа. Я не встречал более острого ума, более пылкого и при этом проницательного дарителя больших и малых даров, более истинного поборника анонимности добрых самаритян или более благодарного патриота, как еврейского, так и американского».
Роберт С. Ловетт пишет: «Я свободно советовался с мистером Шиффом как с мудрым другом не только в тех областях, где он был признанным авторитетом… но часто и по многим другим. Я давно понял и часто находил новые доказательства тому, что он не только очень мудрый и верный друг, но и настоящий философ, который прекрасно разбирается в людях и событиях и поистине один из величайших людей нашей страны. Для меня вся жизнь мистера Шиффа, его способность ведения дел и отношений с другими, его идеалов была поучительной и вдохновляющей. Больше всех, кого я знаю, он был олицетворением доброты и учтивости по отношению ко всем.
Мистер Шифф был необычайно и сверхъестественно велик благодаря духовности его величия. В нашем городе много людей, чьи достижения чисто материальны – они зарабатывают деньги, успешно занимаются банковским делом, обладают проницательностью суждений, предприимчивы или соответствуют всем обычным критериям. Он же не только обладал всеми вышеперечисленными качествами. Выдающуюся, вездесущую, преобладающую цель в его жизни в течение нашего с ним знакомства можно назвать одним словом: добродетель и совершение добрых поступков. Он занимался бизнесом, занимался вдумчиво, как и следует… но названная мною цель всегда руководила им».
