– Только ключ? – Вэнсу не очень удавалось сохранить спокойствие.
– От страха я не обратила внимания.
– Например, пара галош? – не отступал он.
– Не знаю. Она была закутана в длинную восточную шаль. Может быть, под складками… Или она поставила их на пол, когда зажигала спичку. Так или иначе, я ее видела, и она медленно двигалась в темноте…
Воспоминание об этом невероятном зрелище полностью завладело девушкой. Словно в трансе, она глядела в сгущающийся мрак.
Маркхэм нервно кашлянул.
– Мисс Грин, вы сами говорите, что в передней было темно. Вы уверены, что это не была Хемминг или кухарка?
Ада возмущенно посмотрела на него.
– Нет! Это была мама. – В ее голосе снова зазвучал страх. – Она поднесла спичку к лицу. У нее были такие страшные глаза. Я стояла всего в нескольких футах, прямо над ней.
Девушка еще сильнее вцепилась в руку Вэнса.
– Что же это значит? Я думала… я думала, мама больше никогда не встанет.
Вэнс игнорировал ее страдальческий вопрос.
– Скажите вот что: мать вас видела? Это очень важно.
– Я… не знаю… Я отпрянула и осторожно побежала наверх, а потом заперлась у себя.
Вэнс заговорил не сразу. Секунду он смотрел на девушку, а потом неторопливо ободряюще улыбнулся.
– Из своей комнаты не выходите. Не беспокойтесь о том, что видели, и никому не рассказывайте. Бояться нечего. Известны случаи, когда парализованные больные под действием стресса или возбуждения ходят во сне. Мы распорядимся, чтобы сиделка сегодня спала у вас. – И, дружески потрепав Аду по руке, он отправил ее наверх.
После того как Хис отдал О’Брайен соответствующие распоряжения, мы вышли из дома и направились пешком в сторону Пятой авеню.
– Господи боже, Вэнс! – хрипло проговорил Маркхэм. – Нельзя мешкать. Если верить рассказу этой девочки, у нас новая ужасающая версия.
– Сэр, а нельзя поместить старуху в какой-нибудь санаторий? – спросил Хис.
– На основании чего? Она парализована. У нас ни грамма доказательств.
– В любом случае я бы не торопился, – заметил Вэнс. – Из рассказа Ады можно сделать несколько выводов, и если мы все сейчас ошибаемся, то ложный шаг только усугубит ситуацию: мы на некоторое время отсрочим новое убийство, но ничего не узнаем. Наша единственная надежда – выяснить, что кроется за всеми этими зверскими преступлениями.
– Да? И как же мы это сделаем, мистер Вэнс? – в отчаянии спросил Хис.
– Пока не знаю. Но сегодня у Гринов в любом случае ничего нового не случится, и это дает нам немного времени. Я думаю еще разок поговорить с Вонблоном. Эти доктора, особенно молодое поколение, нередко спешат с диагнозом.
– Вреда не будет, – согласился Маркхэм. – Может, придет какая-нибудь мысль… Когда вы к нему собираетесь?
Тем временем Хис поймал таксомотор, и мы катили по Третьей авеню в сторону центра. Вэнс смотрел в окно.
– Прямо сейчас! – неожиданно сказал он. – Это район Сороковых. И пора пить чай! Мы как раз вовремя!
Он наклонился вперед и отдал распоряжение водителю.
Через несколько минут такси остановилось у тротуара перед фешенебельным домом Вонблона.
Доктор встретил нас настороженно.
– Ничего не случилось? – спросил он, вглядываясь в наши лица.
– О нет, – непринужденно ответил Вэнс. – Просто проезжали мимо, вот и решили заглянуть на чашечку чая и поболтать о медицине.
Вонблон разглядывал его с легким подозрением.
– Отлично. Будет вам и то и другое, джентльмены. – Он позвонил слуге. – Я сделаю даже лучше. У меня есть херес Амонтильядо…
– Что я слышу! – Вэнс обернулся к Маркхэму: – Видите, как благосклонна фортуна к своим пунктуальным детям?
Подали вино.
Вэнс пригубил бокал. Глядя на его манеры, можно было подумать, что во всем мире для него нет сейчас ничего важнее, чем вкус вина.
– Мой дорогой доктор, – заметил Вэнс с видом знатока, – в тот год купажисту на солнечных склонах Андалузии было из чего выбирать. Напрасно он добавил vino dulce
[72]. Впрочем, испанцы все время так делают. Наверное, потому, что англичане совершенно не переносят сухие вина, а именно они основные покупатели лучших сортов хереса. Они всегда его любили, их барды воспевали херес в балладах. Бен Джонсон, Том Мур, Байрон. Величайший и самый пылкий панегирик хересу создал Шекспир. Помните речь Фальстафа? «Он ударяет вам в голову и разгоняет все скопившиеся в мозгу пары глупости, мрачности и грубости, делает ум восприимчивым, живым, изобретательным, полным легких, пылких, игривых образов…»
[73].
Вы, вероятно, знаете, доктор, что одно время херес использовали при подагре и прочих malaises
[74] обмена веществ. – Вэнс сделал паузу и поставил бокал. – Удивительно, что вы давным-давно не прописали этот чудесный напиток миссис Грин. Прознай она, что он у вас есть, живо вручила бы вам постановление о конфискации.
– Дело в том, что я однажды принес ей бутылочку, а она отдала ее Честеру. Не любит вино. По рассказам отца, она была ярой противницей набитого битком погреба своего мужа.
– Ваш отец умер до того, как миссис Грин парализовало? – небрежно осведомился Вэнс.
– Да, примерно за год.
– Кто-нибудь, помимо вас, участвовал в постановке диагноза?
Вонблон посмотрел на него с легким удивлением.
– Нет. Я не видел необходимости консультироваться со светилами. Симптомы были четкими и соответствовали анамнезу. С тех пор все только подтверждает мой вывод.
– И все же, доктор, – почтительно сказал Вэнс, – произошло нечто, бросающее, на взгляд дилетанта, тень сомнения на верность диагноза. Думаю, вы меня простите, если я прямо спрошу вас, нельзя ли дать болезни миссис Грин иное, возможно, более мягкое определение.
Вонблон был сильно озадачен.
– Миссис Грин страдает именно органическим параличом обеих ног. Собственно говоря, параплегией всей нижней части тела.
– Что бы вы подумали, если бы увидели, что к ней вернулась подвижность ног?
Вонблон воззрился на него, не веря своим ушам. Потом выдавил из себя смешок.
– Что бы я подумал? Я бы знал, что печень у меня шалит, и я галлюцинирую.
– А если бы вы были уверены, что печень в полном порядке?
– Немедленно уверовал бы в чудеса.
