– Не больше двадцати секунд. И я все время стояла прямо за дверью. К тому же она была открыта, и, если бы кто-то зашел в комнату, я бы услышала. – Женщина отчаянно защищалась от брошенного Маркхэмом намека на халатность.
Следующий вопрос задал Вэнс:
– Вы видели в передней кого-нибудь еще?
– Никого, кроме доктора Вонблона. Когда я крикнула мисс Аде, он надевал пальто.
– Он сразу ушел?
– Ну да…
– Вы видели, как он выходил?
– Н-нет. Но он уже надевал пальто и еще раньше попрощался с миссис Грин и со мной…
– Когда?
– Минуты за две до этого. Я столкнулась с ним, когда он выходил от миссис Грин, а я принесла бульон.
– А собака мисс Сибеллы? Вы не заметили ее где-нибудь в коридоре?
– Нет, при мне ее там не было.
Вэнс сонно откинулся в кресле, и Маркхэм снова взял дознание на себя:
– Мисс О’Брайен, сколько вы оставались в своей комнате после того, как позвали мисс Аду?
– Пока дворецкий не сказал, что меня зовет доктор Драмм.
– Сколько времени прошло?
– Минут двадцать. Может, чуть больше.
Маркхэм задумчиво курил.
– Да, – заметил он наконец, – ясно, что морфий каким-то образом добавили в бульон… Мисс О’Брайен, вам лучше вернуться к доктору Драмму. Мы подождем его здесь.
– Черт! – прорычал Хис, когда сиделка ушла наверх. – Наша лучшая сотрудница. И провалила задание!
– Не так уж она его и провалила, – возразил Вэнс, лениво разглядывая потолок. – Всего-навсего вышла на несколько секунд в коридор, чтобы позвать юную леди на утренний бульон. И если бы морфий не подсыпали сегодня, это случилось бы завтра или послезавтра. Собственно говоря, милостивые боги к нам исключительно благосклонны, как к греческому войску под стенами Трои.
– Они будут к нам благосклонны, – заметил Маркхэм, – если Ада поправится и расскажет, кто заходил в ее комнату, перед тем как она выпила бульон.
Наступившее молчание прервало появление моложавого и энергичного доктора Драмма. Он тяжело опустился в кресло и вытер лоб большим шелковым платком.
– Выкарабкалась! Я по чистой случайности стоял у окна и заметил условный сигнал еще до Хеннесси
[81]. Схватил чемоданчик и дыхательный аппарат и одним махом был здесь. Дворецкий уже ждал у двери и отвел меня наверх. Странный тип. Девушка лежала на кровати, и с первого взгляда стало ясно, что это не стрихнин. Понимаете, никаких спазмов, или испарины, или risus sardonicus
[82]. Тихая и спокойная. Поверхностное дыхание, синюшность кожных покровов. Верные признаки морфия. Проверил зрачки – сужены. Никаких сомнений. Послал за сиделкой и занялся делом.
– Она была на волосок от гибели? – спросил Маркхэм.
– Можно сказать и так. – Доктор важно кивнул. – Кто знает, что было бы, если бы помощь не подоспела немедленно. Я рассудил, что она получила все шесть пропавших гранов, и закатил ей хорошую инъекцию атропина. Мгновенная реакция. Потом промыл желудок марганцовкой. Поставил на искусственную вентиляцию легких. Она, кажется, была не нужна, но я не собирался рисковать. Потом мы с сиделкой сгибали и разгибали ее руки и ноги, не давая заснуть. Нелегкая работенка, напотелся там при открытых окнах. Надеюсь, не схвачу воспаление легких… Ада дышала все лучше, и я для верности дал ей еще одну сотую атропина. В конце концов она смогла встать. Сиделка сейчас водит ее взад-вперед. – Он снова промокнул лицо триумфальным взмахом платка.
– Мы очень обязаны вам, доктор, – сказал Маркхэм. – Не исключено, что вы помогли найти ключ к разгадке… Когда нам удастся поговорить с вашей пациенткой?
– Сегодня ее весь день будет тошнить. Заторможенность, общий упадок сил, затрудненное дыхание, сонливость, головная боль и все такое – не до ответов на вопросы, сами понимаете. А завтра утром можно беседовать с ней сколько душе угодно.
– Это нас устроит. А что бульон, о котором говорила сиделка?
– Да, горький на вкус – морфий.
Едва он это сказал, как через переднюю к входной двери прошел Спроут. Секундой позже в дверном проеме появился Вонблон. Напряженное молчание, наступившее после обмена приветствиями, заставило его с тревогой вглядеться в наши лица.
– Что-то случилось? – произнес он наконец.
Вэнс решительно поднялся, беря на себя обязанность сообщить о случившемся.
– Да, доктор. Аду отравили морфием. Доктор Драмм случайно был в доме напротив и пришел на помощь.
– А Сибелла? Она в порядке? – взволнованно спросил Вонблон.
– Вполне.
Облегченно вздохнув, он опустился в кресло.
– Расскажите подробнее. Когда обнаружили… тело?
Драмм хотел его поправить, однако Вэнс быстро ответил:
– Сразу после вашего ухода. Яд добавили в бульон, который сиделка принесла с кухни.
– Позвольте, я как раз уходил, когда она принесла бульон! Я видел, как она вошла с ним в комнату. Каким образом яд…
– Кстати, доктор, – мелодично произнес Вэнс, – вы, случайно, не поднимались снова наверх, после того как надели пальто?
Вонблон возмущенно поглядел на него.
– Конечно, нет! Я тут же ушел.
– Это было как раз, когда сиделка позвала сверху Аду?
– Ну да. Кажется, она на самом деле крикнула ей сверху, и Ада тотчас поднялась, если я ничего не путаю.
Вэнс секунду курил, с любопытством разглядывая озабоченное лицо доктора.
– Не сочтите за оскорбление… вы наносите сюда визиты на удивление часто.
Лицо Вонблона помрачнело, но я не заметил в нем обиды.
– Действительно, – ответил он и отвел глаза. – Дело в том, сэр, что с тех пор, как пропали лекарства, меня не покидает ощущение, что должна произойти какая-то трагедия, и я чувствую себя косвенно виноватым. Всякий раз, оказываясь в этом районе, я не могу совладать с порывом зайти и… проверить, как дела.
– Ваша тревога вполне понятна, – холодно произнес Вэнс и небрежно добавил: – Полагаю, вы не станете возражать, если Аду продолжит лечить доктор Драмм?
– Лечить? – Вонблон выпрямился в кресле. – Не понимаю. Секунду назад вы сказали…
– …что Аду отравили. Все правильно. Но, видите ли, она не умерла.
Его собеседник оторопел.
– Слава богу! – воскликнул он, взволнованно вставая.
