– У кровати был стакан, на стенках что-то вроде кристаллов сульфата.
– Разве летальная доза стрихнина не сделает обычный напиток выраженно горьким? – встрепенулся Вэнс.
– Без сомнений. Но на тумбочке стояла бутылка содовой, известного антацидного средства, и если яд добавили в нее, вкус был бы незаметен. Содовая солоновата и очень шипуча.
– А могла миссис Грин сама ее принять?
– Маловероятно. Содовую нужно аккуратно разбавлять водой, и сидящему в постели справиться было бы трудно.
– А вот это чрезвычайно интересно. – Вэнс неторопливо закурил. – Мы, следовательно, можем предположить, что человек, давший миссис Грин содовую, добавил в нее стрихнин. – Он обернулся к Маркхэму: – Что, если спросить у мисс О’Брайен?
Хис немедленно отправился за сиделкой.
Увы, ее показания ничего не прояснили. Она ушла от миссис Грин в одиннадцать, когда та читала. Поднялась к себе совершить вечерний туалет и спустя полчаса вернулась в комнату Ады, где и провела всю ночь в соответствии с указаниями Хиса. Она проснулась в восемь, оделась и пошла на кухню, чтобы принести миссис Грин чай. Насколько ей известно, миссис Грин перед сном ничего не пила. Совершенно точно она не принимала содовую до одиннадцати вечера. Более того, миссис Грин никогда не пыталась делать это без посторонней помощи.
– Вы думаете, – спросил Вэнс, – что ей кто-то помог?
– Ручаюсь вам, – прямо заявила О’Брайен. – Если бы ей захотелось содовой, она бы скорее перебудила весь дом, чем смешивала ее сама.
– Совершенно очевидно, – заметил Вэнс Маркхэму, – что кто-то вошел в ее комнату после одиннадцати и приготовил содовую.
Маркхэм встал и нервно прошелся по комнате.
– Сейчас наша основная задача – понять, кто мог это сделать. Мисс О’Брайен, возвращайтесь к ней в комнату… – Он дернул шнур звонка, вызывая Спроута.
Во время краткого допроса дворецкого выяснилось следующее: спроут запер дом и поднялся к себе примерно в половине одиннадцатого.
Сибелла ушла в свою комнату сразу после ужина и больше не выходила.
Хемминг и кухарка задержались на кухне до начала двенадцатого, и Спроут слышал, как они поднялись наверх.
Спроут заподозрил неладное только в девять утра, когда сиделка велела дать условный сигнал.
Маркхэм отпустил его и вызвал кухарку. Она, как выяснилось, не знала ни о смерти миссис Грин, ни об отравлении Ады. Сообщенная ею информация не имела никакой ценности. Практически весь предыдущий день женщина провела на кухне или в своей комнате.
Далее опрашивали Хемминг. По характеру вопросов она сразу что-то заподозрила. Ее проницательные глаза сузились, и набожная горничная бросила на нас победоносный взгляд.
– Меня не проведешь, – выпалила она. – Господь снова поработал метлой. И замечательно! «Хранит Господь вся любящия Его и вся грешники истребит»
[84].
– Потребит, – поправил Вэнс. – И поскольку Господь вас так бережно хранит, то, наверное, стоит вам сказать, что мисс Аду и миссис Грин отравили.
Он внимательно следил за реакцией Хемминг, но и беглому взгляду были заметны побледневшие щеки и отвисшая челюсть. Господь, видимо, действовал слишком категорично даже для такой преданной ученицы. Ее веры оказалось недостаточно, чтобы побороть страх.
– Я ухожу из этого дома, – заявила она слабым голосом. – Я увидела достаточно, чтобы быть свидетелем Господа.
– Отличная идея, – кивнул Вэнс. – И чем скорее вы это сделаете, тем больше времени у вас останется на ваши апокрифические свидетельства.
Хемминг оторопело поднялась и двинулась к выходу. Потом резко обернулась и злобно поглядела на Маркхэма.
– Прежде чем покинуть этот вертеп, скажу вам вот что: мисс Сибелла хуже них всех, и Господь истребит ее следующей. Попомните мои слова! Нет смысла ее спасать. Она обречена!
Вэнс лениво приподнял брови.
– В каком грехе она повинна на этот раз?
– Все в том же, – смакуя каждое слово, ответила горничная. – Она обыкновенная потаскушка. Ее шуры-муры с доктором Вонблоном – это просто скандал. Они все время вместе, не разлей вода, хоть днем, хоть ночью. Да-да. – Хемминг многозначительно кивнула. – Вчера вечером он снова явился – и к ней. А когда ушел – одному Богу известно.
– Подумать только. А вы откуда знаете?
– Так я же его и впустила!
– Вот как? В котором часу? И почему вы, а не Спроут?
– Мистер Спроут ужинал, а я пошла посмотреть, что за погода на дворе. Открыла дверь, и тут доктор. «Как дела, Хемминг?» И со своей масленой улыбочкой шмыг мимо меня прямо к ней!
– Вероятно, мисс Сибелле нездоровилось, – равнодушно предположил Вэнс.
– Ха! – Хемминг презрительно тряхнула головой и широким шагом вышла из комнаты.
Вэнс тут же поднялся и снова позвонил Спроуту.
– Вы знали, что доктор Вонблон приходил вчера вечером?
Тот покачал головой.
– Нет, сэр. Мне об этом ничего не известно.
– Хорошо, Спроут… А теперь, пожалуйста, сообщите мисс Сибелле, что мы хотим ее видеть.
– Да, сэр.
Сибелла заставила себя ждать четверть часа.
– Я так свински обленилась, – объяснила она, усаживаясь в широкое кресло. – По какому поводу веселье?
Вэнс предложил ей сигарету. Его манера была почтительно-ироничной.
– Прежде чем мы объясним свое присутствие, будьте любезны, сообщите нам, в котором часу ушел вчера доктор Вонблон?
– Без четверти одиннадцать, – ответила она, враждебно сверкнув глазами.
– Благодарю. А теперь я могу сообщить вам, что ваша мать и Ада были отравлены.
– Мать и Ада отравлены? – невнятным эхо повторила Сибелла, словно не поняла смысл этих слов. Несколько мгновений она сидела без движения, холодно глядя из-под прищуренных век. Постепенно ее взгляд сосредоточился на Маркхэме. – Я, пожалуй, последую вашему совету. У меня есть приятельница в Атлантик-Сити… Здесь и вправду становится слишком… слишком жутко. – Она выдавила из себя слабую улыбку. – Еду на побережье сегодня же.
Кажется, впервые за все время ее покинуло мужество.
– Мудрое решение, – заметил Вэнс. – Обязательно поезжайте и гостите там, пока мы во всем не разберемся.
Девушка посмотрела на него со снисходительной иронией.
– Боюсь, так долго я пробыть у друзей не смогу, – сказала она. И добавила: – Полагаю, мама и Ада мертвы.
– Только ваша мать, – ответил Вэнс. – Ада выжила.
– Еще бы! – Каждая черточка ее лица дышала высокомерием и презрением. – Сорная трава живуча. Знаете, теперь только я стою между ней и миллионами Гринов.
