– Ваша сестра чудом избежала смерти, – упрекнул Маркхэм. – Если бы рядом не оказался наш врач, возможно, именно вы теперь были бы единственной наследницей этих миллионов.
– Ужасно подозрительно? – Ее вопрос был бескомпромиссно откровенен. – Но могу вас заверить, что, если бы все это планировала я, малышка Ада не выжила бы.
Прежде чем Маркхэм успел что-то ответить, она встала из кресла.
– Пойду собирать вещи. Хорошего понемножку.
Когда она вышла, Хис вопросительно поглядел на Маркхэма.
– И что, сэр? Вы дадите ей уехать из города? Она единственная из Гринов, на ком ни црапины.
Мы понимали, что он имеет в виду. Он высказал вслух то, о чем все думали. Наступила тишина.
– Нельзя рисковать, – в конце концов ответил Маркхэм. – Если она останется и что-нибудь с ней случится…
– Понимаю, сэр. – Хис встал. – Но за ней будет «хвост» – я уж позабочусь! Вызову сюда двух толковых ребят, поведут ее с порога этого дома. Пока мы не разберемся, что к чему. – Он вышел в переднюю и по телефону дал указания Сниткину.
Спустя пять минут прибыл доктор Доремус. Он утратил свой бравый вид и приветствовал нас почти мрачно, затем в сопровождении сержанта и Драмма немедленно прошел в комнату миссис Грин, а мы с Маркхэмом и Вэнсом остались внизу. Когда спустя четверть часа доктор вернулся, он выглядел подавленным, и даже его шляпа не была, против обыкновения, залихватски сдвинута набок.
– Что скажете? – спросил Маркхэм.
– Да то же, что и Драмм. Старушка отошла, я бы сказал, между часом и двумя.
– А когда был принят стрихнин?
– В полночь или около того. Предположительно. В любом случае он был добавлен в содовую. Я попробовал остатки в стакане
[85].
– Кстати, доктор, – сказал Вэнс, – когда сделаете вскрытие, вы не могли бы дать нам заключение об атрофии мышц ног?
– Конечно, – несколько удивленно ответил Доремус.
Когда он ушел, Маркхэм обратился к Драмму:
– Мы бы хотели сейчас поговорить с Адой. Как она?
– Прекрасно! – с гордостью ответил тот. – Я заходил к ней сразу после миссис Грин. Бедняжка слаба и немного обезвожена, с учетом атропина, но в остальном чувствует себя практически нормально.
– Ей не сказали о смерти матери?
– Ни слова.
– Она должна знать правду, – вмешался Вэнс, – и нет никакого смысла дольше скрывать. Может, и лучше, чтобы известие обрушилось на нее в присутствии всех нас.
Когда мы вошли, Ада сидела у окна, подперев голову руками и глядя на заснеженный двор. При нашем появлении девушка вздрогнула, ее зрачки расширились, как при сильном испуге. Из-за последних событий она пребывала в постоянном страхе.
После краткого обмена любезностями, во время которого Вэнс и Маркхэм старались ее успокоить, Маркхэм коснулся темы бульона:
– Нам очень жаль, что приходится возвращаться к столь болезненному для вас воспоминанию, но многое зависит от того, что вы расскажете о событиях вчерашнего утра… Вы были в гостиной, когда вас позвала сиделка, верно?
Губы и язык девушки пересохли, и она отвечала с трудом.
– Да. Мама попросила принести ей журнал, и я как раз спустилась вниз его поискать, когда меня позвала сиделка.
– Вы видели ее, когда поднялись наверх?
– Да, она шла к черной лестнице.
– В вашей комнате никого не было?
Она покачала головой.
– А кто там мог быть?
– Это мы и хотим выяснить, мисс Грин, – серьезно ответил Маркхэм. – Нет сомнений, что кто-то подсыпал яд вам в бульон.
Она вздрогнула, но ничего не сказала.
– После этого к вам кто-нибудь заходил? – продолжал Маркхэм.
– Никто.
– А скажите, вы сразу выпили суп? – нетерпеливо вмешался Хис.
– Нет, не сразу. Мне было зябко, и я сходила через коридор в комнату Джулии за старой испанской шалью.
Хис скривился и шумно вздохнул.
– Только чуть что-то прояснится, – пожаловался он, – как сразу все разваливается… Если мисс Ада оставила суп и пошла за шалью, кто угодно мог прокрасться сюда и подсыпать яд.
– Простите, – извинилась Ада, словно приняла слова Хиса как критику в свой адрес.
– Вы не виноваты, – заверил Вэнс. – Сержант излишне подавлен. Скажите мне вот что: вы видели в коридоре собаку мисс Сибеллы?
Она озадаченно покачала головой.
– Нет. А при чем тут собака Сибеллы?
– Вероятно, она спасла вам жизнь. – И Вэнс передал ей слова Спроута.
Не веря своим ушам, девушка потрясенно что-то пробормотала и погрузилась в себя.
– Сходив в комнату сестры, вы сразу выпили бульон? – задал Вэнс следующий вопрос.
Она с трудом вернулась к реальности.
– Да.
– И вы не заметили необычный вкус?
– Да нет. Мама любит, чтобы бульон был очень соленым.
– Что произошло потом?
– Ничего. Только я почувствовала себя как-то странно. У меня сзади одеревенела шея, стало очень тепло, и клонило в сон. Кожа везде покалывала, а руки и ноги занемели. Ужасно хотелось спать, и я легла. Больше ничего не помню.
– Опять прокол, – проворчал Хис.
Наступило короткое молчание, и Вэнс ближе пододвинул кресло.
– А теперь, Ада, – сказал он, – приготовьтесь к дурным вестям… Сегодня ночью умерла ваша мать.
Девушка секунду сидела без движения, а потом обратила на него ясный отчаянный взгляд.
– Умерла? От чего она умерла?
– Отравление – она приняла большую дозу стрихнина.
– Вы хотите сказать… Она покончила с собой?
Вопрос нас ошеломил. Об этом мы и не подумали. После секундного колебания Вэнс медленно покачал головой.
– Сомневаюсь. Боюсь, она умерла от рук того же человека, который пытался отравить вас.
Ответ Вэнса ее ошеломил. Лицо Ады побледнело, в стеклянных глазах застыл ужас. Вскоре она глубоко вздохнула, словно душевные силы совсем ее покинули.
– Что же теперь будет?.. Я боюсь!
– Ничего не будет, – с ударением произнес Вэнс. – Ничего больше не случится. Вас будут охранять каждую минуту. А Сибелла сегодня надолго уезжает в Атлантик-Сити.
– Если бы я тоже могла уехать, – выдохнула девушка жалобно.
– В этом нет необходимости, – заверил Маркхэм. – Вам безопаснее в Нью-Йорке. С вами останется сиделка. Кроме того, пока все не прояснится, в доме будет круглосуточно дежурить полицейский. Хемминг сегодня уходит, но Спроут и кухарка о вас позаботятся. – Он поднялся и ласково потрепал ее по плечу. – Никто не сделает вам ничего дурного.
