– Хотите сказать, она свихнулась, как ее старик? – спросил Хис.
– Нет, сержант. Я просто имею в виду, что потенциальная возможность преступить закон у нее в крови. И когда созрел мотив, врожденные инстинкты заявили о себе.
– Одних денег, – вмешался Маркхэм, – вряд ли достаточно, чтобы вдохновить на такие зверства.
– Аду вдохновляли не только деньги. Истинный мотив лежит гораздо глубже: причудливая и ужасная комбинация ненависти, любви, ревности и стремления к свободе. Во-первых, в ненормальной семье Грин она была Золушкой. На нее смотрели свысока, относились, как к прислуге, заставляли день и ночь ухаживать за несносной больной, следили, как выразилась Сибелла, чтобы она не ела хлеб даром. Легко представить, как четырнадцать лет Ада размышляла над таким обращением, взращивала обиду, впитывала окружающий ее яд и в конце концов начала презирать окружающих. Одного этого было бы достаточно, чтобы пробудить ее врожденные инстинкты. Почти удивительно, что она не сорвалась гораздо раньше. Но в картине появился другой, не менее важный фактор. Она влюбилась в Вонблона, что вполне естественно для девушки в ее положении, а затем узнала, что его сердце отдано Сибелле. Она либо знала, либо сильно подозревала, что они женаты, и ее обычная ненависть к сестре усилилась злобной, разъедающей душу ревностью…
Ада – единственная, кто, согласно завещанию старого Тобиаса, не обязан жить в усадьбе в случае вступления в брак, и в этом она усмотрела шанс получить все и в то же время избавиться от людей, против которых в смертельной ненависти восставала ее страстная натура. Она рассчитывала освободиться от родственников, унаследовать миллионы и завладеть Вонблоном. Месть играла свою роль, и все же я склонен думать, что основной движущей силой был любовный фактор. Он дал ей силу и мужество, поднял на экстатический уровень, где все казалось возможным и где она была готова заплатить за желаемый результат любую цену. Кстати, хочу кое-что напомнить: Бартон, молодая горничная, рассказывала, что Ада порой впадала в ярость и грязно ругалась. Мне следовало что-то заподозрить, но кто на той стадии игры серьезно воспринимал Бартон?
Чтобы проследить источник дьявольского плана Ады, обратимся к закрытой библиотеке. Одна в доме, скучающая, обиженная, стесненная в свободе… Нездоровое романтическое дитя неизбежно захотело поиграть в Пандору. У нее были все возможности добыть ключ и сделать дубликат, и библиотека стала приютом для несчастной девушки, спасением от изнурительного, монотонного существования. Там она наткнулась на книги по криминологи. Они пришлись ей по вкусу, ибо не только давали выход затаенной ненависти, но и находили отзвук в ее порочной натуре. В конце концов ей в руки попал монументальный трактат Гросса и вместе с ним вся техника совершения преступлений, с диаграммами и примерами – не руководство для судебных следователей, а пособие для потенциальных убийц! Постепенно идея кровавой оргии приобретала конкретные очертания. В начале, вероятно, Ада просто тешила себя, воображая, как можно применить все эти приемы к тем, кого она ненавидела. Однако через какое-то время фантазия стала реальностью. Девушка узрела практическую возможность, и ужасный замысел сложился. Она выдумала этот кошмар, а затем, со своей больной психикой, сама в него поверила. Правдоподобные истории, которые она нам рассказывала, ее прекрасная игра, ловкий обман – все это плод порожденной ею ужасной фантазии. «Сказки братьев Гримм»! И как я не догадался! Видите ли, для нее это было не просто притворство, а нечто вроде одержимости. Она жила мечтой. Такое случается со многими молодыми девушками под давлением амбиций и ненависти. Констанция Кент обманула весь Скотленд-Ярд, заставив поверить в свою невиновность.
Секунду Вэнс задумчиво курил.
– Любопытно, как мы инстинктивно закрываем глаза на истину. А ведь история полна убедительных примеров. В анналах преступности много случаев, когда девушки в положении Ады совершали чудовищные злодеяния. Помимо знаменитой Констанции Кент были, скажем, Мари Буайе, Мэдлин Смит и Грета Байер. Интересно, заподозрили бы мы их…
[97]
– Не отвлекайтесь на прошлое, Вэнс, – нетерпеливо перебил Маркхэм. – По вашему мнению, Ада почерпнула все свои идеи у Гросса. Однако пособие написано на немецком. Откуда вы знали, что она достаточно им владеет?
– В то воскресенье, когды мы с Ваном ездили в особняк, я спросил у Ады, говорит ли по-немецки Сибелла. Она не могла ответить на мои вопросы, не показав, насколько хорошо сама знает этот язык. Кстати, я хотел, чтобы она думала, будто я подозреваю Сибеллу, и ничего не предприняла до моего возвращения из Нового Орлеана. Я понимал, что пока Сибелла в Атлантик-Сити, ей ничто не угрожает.
– Скажите, – вмешался Хис, – как же она убила Рекса, сидя в кабинете мистера Маркхэма?
– Все по порядку, сержант. Джулия была убита первой, потому что заведовала хозяйством. Без нее у Ады развязывались руки. Кроме того, смерть Джулии в самом начале наилучшим образом вписывалась в намеченную схему и позволяла Аде правдоподобно инсценировать покушение на себя. Она, безусловно, слышала о револьвере Честера и, заполучив его, ждала подходящей возможности, чтобы нанести первый удар. Благоприятные обстоятельства сложились в ночь восьмого ноября, и в половине двенадцатого, когда дом спал, она постучалась в дверь Джулии. Ее впустили, и она, несомненно, села на край постели, рассказывая сестре какую-нибудь историю, чтобы объяснить свой поздний визит. Затем вытащила из-под халата оружие и выстрелила Джулии в сердце. Вернувшись к себе и не выключая свет, она встала перед большим зеркалом туалетного столика и правой рукой наклонно уперла револьвер в левую лопатку. Зеркало и свет были абсолютно необходимы, ибо она могла точно видеть, куда направить дуло. На это ушли три минуты между выстрелами. Затем она нажала на спусковой крючок…
– Чтобы девушка стреляла в себя, симулируя нападение?! Это же ненормально! – возразил Хис.
– Сержант, Ада действительно ненормальна. В этом преступлении вообще нет ничего нормального. Вот почему я так хотел поднять историю ее семьи. А что до выстрела в себя, он, если учесть ее истинный характер, вполне логичен. Кстати говоря, риск был минимальным. Спусковой крючок нажимался легко, почти без усилий. Максимум, чего приходилось бояться, – это легкой поверхностной раны. История знает немало случаев причинения себе увечья, даже когда желанная награда гораздо меньше. У Гросса их полно…
Вэнс взял со стола том I «Руководства для судебных следователей» и открыл его на помеченной странице.
– Вот послушайте. Я буду примерно переводить по ходу: «Нередки случаи нанесения себе увечий. Это делают как люди, притворяющиеся жертвой нападения со смертельным оружием, так и те, кто занимается вымогательством или шантажом. Часто после мелкой драки один из участников демонстрирует якобы полученные им раны. Наносящие себе увечья, как правило, не доводят дело до конца и в большинстве своем отличаются исключительной набожностью или ведут уединенный образ жизни»…
[98] И конечно, сержант, вам известно об уловках солдат, которые хотят избежать службы в армии. Наиболее распространенный метод – положить руку на дуло пистолета и отстрелить себе пальцы.
