– Господи, Вэнс! – воскликнул Маркхэм. – А если бы механизм не сработал?
– Если бы, вопреки всем расчетам, ловушка не сработала или Рекс выжил, Ада легко списала бы вину на кого-то другого. Ей только и надо было сказать, что она спрятала диаграмму в люке, а этот другой позднее установил там ловушку.
– А что с диаграммой, сэр? – спросил Хис.
Вместо ответа Вэнс снова взял второй том Гросса и, открыв его, протянул нам. На первой странице был целый ряд забавных рисунков.
– Вот три камня, попугай, сердце и даже ваша стрела, сержант. Это графические символы преступников, Ада просто использовала их в своем рассказе. История с листком, оброненным в передней, – чистейший вымысел, но она понимала, что так пробудит наше любопытство. Я, признаться, подозревал, что бумажка липовая, поскольку она содержала знаки нескольких типов преступников, и символы были перемешаны без всякого смысла. Я полагал, что это мнимая улика, которую, как и следы, оставили специально для нас, но, конечно, не подозревал, что Ада все придумала. Теперь же, вспоминая эту сцену, я вижу, что ее поведение должно было показаться мне чертовски странным. Почему она не принесла с собой к окружному прокурору такую важную бумагу? С ее стороны это нелогично и неразумно, мне следовало насторожиться. Но – честное слово! – что такое один нелогичный факт на фоне целого melange
[107] несоответствий? Приманка подействовала отлично и дала ей возможность позвонить Рексу и попросить его заглянуть в люк. Хотя это было не так уж важно. План все равно сработал бы – не в то утро, так позднее. Упорства ей было не занимать.
– То есть вы думаете, – перебил Маркхэм, – что Рекс на самом деле слышал выстрел в комнате Ады в ту первую ночь и признался ей?
– Несомненно. Эта часть ее истории была вполне правдивой. Я склонен думать, что Рекс слышал выстрел и смутно подозревал миссис Грин. Будучи довольно близким к матери по темпераменту, он ничего не сказал. Позднее он поделился сомнениями с Адой, и это признание подсказало ей способ, как его убить, точнее, как довести до совершенства свой замысел, ибо Рекса в любом случае застрелили бы с помощью потайного люка. Но теперь Ада знала, как обеспечить себе идеальное алиби, хотя даже ее идея быть в полиции во время выстрела не нова. В главе Гросса, посвященной алиби, много пищи для размышлений.
Хис озадаченно прицокнул.
– Я рад, что таких, как она, попадается немного…
– Дочь своего отца! Однако не стоит превозносить ее способности, сержант. У нее была книга со схемами на все случаи. Только и оставалось, что следовать инструкциям и не терять голову. Тем не менее, хотя она была в кабинете мистера Маркхэма во время убийства Рекса, она лично срежиссировала всю операцию. Вспомните. Она не позволила вам или мистеру Маркхэму поехать в особняк и настояла на том, чтобы беседовать у окружного прокурора. В его кабинете она поведала свою историю и предложила немедленно поговорить с Рексом. Она просто умоляла нас позвонить ему. Когда мы согласились, Ада тут же рассказала о таинственной диаграмме и вызвалась объяснить Рексу, где она лежит, чтобы тот принес ее с собой. А мы спокойно сидели, слушая, как она посылает Рекса на смерть! Ее поведение на фондовой бирже должно было навести меня на мысли, но признаюсь, в то утро я был на редкость слеп. Ада находилась в состоянии сильного возбуждения и после сообщения о смерти Рекса, за столом мистера Маркхэма, разрыдалась настоящими слезами – только плакала она не по Рексу, а от ужасного напряжения того часа.
– Я, кажется, понимаю, почему наверху никто не слышал выстрела, – заметил Маркхэм. – Звук почти полностью заглушила стена. Но вот почему Спроут так отчетливо слышал его внизу?
– Помните, в зале, прямо под комнатой Ады, есть камин? Честер как-то сказал, что им практически не пользуются из-за плохой тяги. Во время выстрела Спроут находился рядом в буфетной. Звук пошел вниз по дымоходу и в результате был ясно слышен на нижнем этаже.
– Минуту назад вы сказали, – с сомнением произнес Хис, – что Рекс подозревал старую даму. Тогда зачем в тот день, когда у него случился припадок, он обвинил Вонблона?
– Прежде всего обвинение было своего рода инстинктивной попыткой изгнать из собственной головы идею о виновности миссис Грин. Кроме того, как верно объяснил Вонблон, вы спросили Рекса о револьвере, он испугался и хотел отвести подозрение от себя.
– Вернемся к Аде, Вэнс. – На этот раз терпение потерял Маркхэм.
– Остальное вполне очевидно. Именно Ада подслушивала у двери библиотеки. Она поняла, что мы нашли книги и галоши, и ей требовалось срочно что-то предпринять. Поэтому, когда мы вышли, она рассказала нам захватывающую дух сказку о том, как ходила ее мать, – чистейший вымысел. Ада уже натыкалась на книги о параличе, и они подсказали ей, как сосредоточить подозрение на миссис Грин, главном объекте ее ненависти. Вероятно, Вонблон прав, и в книгах речь о другом, но там, несомненно, упоминается и настоящий истерический паралич и сомнамбулизм. Думаю, изначально Ада собиралась разделаться с миссис Грин в последнюю очередь и представить все как самоубийство преступницы. Однако предполагаемый осмотр Оппенхаймером смешал карты. Она услышала о нем, когда Вонблон разговаривал с больной во время утреннего визита. Поскольку мы уже знали о мифической ночной прогулке, тянуть было нельзя. Старая дама должна была умереть – до прихода Оппенхаймера. Полчаса спустя Ада приняла морфий. Она побоялась сразу дать стрихнин миссис Грин, ибо это могло вызвать подозрения…
– Вот к чему тут книги о ядах! Да, мистер Вэнс? – перебил Хис. – Когда Ада решила кое-кого из родственничков отравить, вся нужная информация нашлась в библиотеке.
– Именно так. Сама она приняла морфия ровно столько, чтобы потерять сознание – вероятно, около двух гранов. И гарантировала себе немедленную помощь, придумав несложный трюк с собакой, которая якобы подняла тревогу. Кстати, этот трюк бросал подозрение на Сибеллу. Проглотив морфий, Ада просто подождала, пока не начнет засыпать, потянула за шнур звонка, запутала кисточку в зубах собаки и легла. Она симулировала значительную часть болезни. Драмм не заметил бы притворства, даже будь он на самом деле великим специалистом, ибо симптомы орального отравления морфием при любой дозе в первые полчаса практически одинаковы. А как только она снова была на ногах, оставалось только ждать случая, чтобы дать стрихнин миссис Грин…
– Не могу поверить. Чересчур хладнокровно, – пробормотал Маркхэм.
– Тем не менее предшественников у Ады сколько угодно. Помните массовые убийства мадам Жегадо, фрау Цванцигер и фрау ван дер Линден? А была еще и миссис Белль Ганнес, Синяя Борода в юбке, и Амелия Элизабет Дайер, детская медсестра из Рединга, и миссис Пирси. Хладнокровно? Да! Но в случае Ады была и страсть. Требуется особенно жаркое пламя – раскаленное добела, собственно говоря, – чтобы провести сердце человека через такую Гефсиманию. Так или иначе, Ада выжидала случая отравить миссис Грин, и он в ту ночь представился. Сиделка ушла к себе переодеться ко сну между одиннадцатью и половиной двенадцатого, и в эти полчаса Ада наведалась в комнату матери. Она ли предложила содовую, или миссис Грин сама попросила, мы никогда не узнаем. Скорее, первое, поскольку Ада всегда давала содовую ей на ночь. Когда сиделка спустилась, Ада уже была в постели, притворяясь спящей, а миссис Грин – на пороге своей первой и, будем надеяться, единственной судороги.
