Заметив, что за мной кто-то бежит, я насторожился, но это оказался радостно скалящийся Ен.
– А я вас освобождать шёл. Как нас с «Оки» свезли, как узнал, что вас арестовали, так и побежал выручать.
– Молодец, – невольно улыбнулся я. – Идём на ту сторону порта. Там, похоже, основная часть города и жилые кварталы расположены. Сейчас какой-нибудь трактир найдём, поедим. А то кишка кишкой играет.
Мы вошли в ближайшую простенькую ресторацию. Я заказал щи, кашу с подливой и компот, Ен сделал себе заказ. Пока мы шли, он описал, какой шок получила команда, когда они узнали, что я арестован. В ярости были все. Особенно Василевский кричал, назвал коменданта Владивостока подлецом. Да ещё во всеуслышанье. Это он зря, хотя я с ним и согласен. К моему удивлению, тот был титульным дворянином и особо последствий не боялся, называя вещи своими именами.
Ен поинтересовался моими планами. Высказав свою позицию по поводу ареста, в основном в матерном выражении, я сказал, что теперь буду воевать с захватчиками в одиночку, российская сторона потеряла моё к ней уважение. Навсегда. Я уже серьёзно думал, что зря принял гражданство Российской империи. Ен, естественно, собрался со мной, но тут я его обломал: дальше только сам. Были у меня планы, и свидетелей иметь не хотелось.
Когда я закончил со вторым блюдом, то, сыто откинувшись на спинку стула и делая глоток очень неплохого компота, сказал:
– Ен, наша договорённость расторгнута. Ты можешь заниматься всем, чем пожелаешь, советую по железной дороге вернуться в Питер. Более того, дарю тебе свою новообретённую квартиру в столице, я туда уже не вернусь. Подданство я собираюсь расторгнуть. Сейчас сходим к нотариусу и всё оформим. Правда, я без личных документов, отобрали при аресте, но думаю, смогу договориться с нотариусом. Будешь её сдавать и на арендную плату жить. Тебе вполне хватит, можешь семью завести, как хотел. Тебе ведь двадцать пять всего.
– Я хотел бы остаться, – тихо ответил Ен. – Я русский подданный и буду воевать с нашим врагом. А квартиру мне не надо, вы и так много сделали для меня, Максим Евгеньевич.
– У тебя свои счёты с японцами, – проявил я проницательность. – Ты мне так и не рассказал, почему покинул Корею, но догадаться нетрудно. Особенно когда ты из пулемёта срезал зевак на борту «Хацусе». Пятнадцать среди них точно твои. Очень уж у тебя лицо было мстительно-счастливым. Не спутаешь… Хм, вот что, если ты хочешь тут повоевать, то тебе представляется прекрасная возможность убить очень много японцев. Служба пулемётчиком даёт такой шанс, а тебя довольно профессионально обучили этой специальности. Ты и «максимы», и «мадсены» отлично знаешь. Ещё могу подсказать тебе тактику летучих пулемётных команд. О тачанках слышал?
– Нет, не доводилось.
– О-о-о, это такие звери, что страшнее только утро без возможности опохмелиться.
Ен ухмыльнулся: что это такое, он узнал уже только в России.
В это время на улице стало заметно оживлённее, народ забегал, некоторые были в форме. Обернувшись, Ен едко отметил:
– Ваш побег обнаружили. Ищут.
– Да пусть их. Давай я лучше тебе о тачанках расскажу, может, сможешь использовать идею.
Мы ещё часа два просидели в этом заведении, где я достаточно подробно объяснил тактику летучих отрядов. Нас не беспокоили, патрулям даже в голову не пришло искать меня в ресторанчике, фактически стоявшем открыто. Три-четыре тачанки, группа кавалеристов в два десятка при трёх «мадсенах» могут наскоками серьёзно проредить наступающие войска или полностью остановят снабжение японской армии. Ен имел неплохую память и слушал очень внимательно, будто впитывал то, что я ему говорю. Оплатил ужин он и оставил мне «мелиор», зализанную и уменьшенную копию моего любимого «браунинга», пару магазинов к нему и сорок семь рублей наличностью. Всё, что было у него на руках. Сняв с судов, экипажи поселили в пустующих казармах, его вещи были там, на мои же вещи был наложен арест, их забрали, когда людей перевозили на берег. Кстати, наградные «маузеры» отобрать у людей не посмели.
Перед прощанием Ен, немного смущаясь, поинтересовался:
– Если меня будут спрашивать о вас, что говорить?
– Да особо ничего не скрывай, даже нашу встречу сейчас. Ничего плохого я в этом не вижу… Ладно, счастливо.
– Счастливо.
Мы расстались, так как меня могут опознать, чего бы не хотелось, а Ена подставлять я не желал. Кореец направился в казармы. Он уже решил идти в пулемётчики, опыт применения у него действительно имелся, и не думаю, что в армии откажутся от опытного специалиста. А я, проводив его взглядом, тоже покинул ресторацию и направился в сторону железнодорожного вокзала. Нужно узнать, когда будет ближайший поезд на Порт-Артур. Напрямую поезда не ходили, нужно было отправляться до Харбина по Транссибирской магистрали и пересесть на поезд, идущий по Южно-Маньчжурской железной дороге до Порт-Артура.
Билет покупать я не стал, да даже к вокзалу подходить не подумал. Наверняка там есть кому приглядывать за охочими покинуть город. Но пока гулял, узнал от местных, что поезд уходит поздно ночью, почти в полночь. Дождавшись, едва не замёрзнув, я разогрелся, когда догонял один из вагонов выходившего из города поезда и, заскочив на подножку, открыл дверь и прошёл внутрь. Почти все сидячие места были заняты, но мне удалось найти свободное. Вагон напоминал те, что в электричках, никаких купе, открыт глазам от начала до конца с рядами сидений. Спрятав всё ценное в сапоги, убрав оружие за пояс сзади, я привалился к одному из пассажиров и заснул. Брать особо у меня нечего, всё ценное забрали, когда обыскивали. Наручные часы и перстень из прошлой жизни я не носил, они остались в банковской ячейке банка в Париже.
Как мы ни телепали, но на второй день к обеду всё же добрались до Харбина. Одну ошибку я совершил, когда готовился покинуть Владивосток: не запасся продовольствием. Хорошо, добрые люди поделились со мной, подкормили. Потом, когда останавливались на очередной станции залить воду и пополнить запасы дров в тендере паровоза, прикупил, что нужно. При подъезде, по оживлению пассажиров, узнал, что скоро будет нужный город, и якобы отошёл на площадку. Там, открыв дверь, встал на подножку и, оттолкнувшись, кубарем полетел под откос, поднимая облака нанесённого снега и гася скорость. Когда поезд прошёл – вроде на меня не обратили внимания, хотя нет, на задней площадке в шинели мёрз часовой, он мне кулаком погрозил, – я отряхнулся и направился к городу. Чуть в стороне была дорога, так что, хрустя снегом, я вышел на неё и побежал. Куртка у меня была тёплая, спасала, да и шапка тоже, но брюки тоненькие, это чувствовалось, и сапоги летние с тонкими портянками. Вот и пришлось побегать. Похоже, аномальная погода была, минус пятнадцать, не меньше. Мороз пощипывал щёки, и ветер выдувал тепло из-под куртки. Реально чуть не замёрз.
Добравшись до окраинных домов, вид которых был непривычным, я стал углубляться в сторону центра. По пути мне попался небольшой магазин, торгующий всякой всячиной, включая одежду. Можно сказать, лавка разнообразного колониального товара. Там я приобрёл заплечный мешок, достаточно крепкий, хорошие утеплённые брюки, сразу их надел, тёплые портянки, полуботинки на толстой подошве, тоже их надел, пару тёплых рубах и свитер крупной вязки с высоким воротником. Последними взял вязаные перчатки. Переодевшись, перешёл к другим вещам. Купил глубокую тарелку, вилку с ложкой, вполне неплохой перочинный ножик и охотничий нож с ножнами. Взял кружку, флягу, залил водой тут же, двухлитровый котелок и двухлитровый чайник. Кстати, забавно, как и в прошлом времени Советского Союза, у меня был похожий. Пробкой затыкался носик. Всё это я убрал в мешок. Вот продовольствия тут не было. Место в мешке ещё оставалось, поэтому купил полотенце, несколько коробков спичек и брусок мыла. Вот для гигиены полости рта ничего не нашёл, печально, мой дорогой несессер остался среди конфискованных вещей. Подумав, купил ещё шерстяное одеяло, его увязал скаткой сверху.