Дрейф в виду приморских берегов СССР не был отмечен находками — ни визуальными, ни электронными. Покинув воды в районе северокорейского порта Чхонджин, «Пуэбло» взял курс на юг и 18 января прибыл к Ким-Чхэк, где оставался приблизительно два дня, но также ничего особенного не обнаружил. Они повернули на юг оперативной зоны Pluto. Здесь снова боролись со льдом на палубе. Снова никакой электронной разведки, только пробы воды и измерение температуры. Затем «Пуэбло» спустился еще южнее, в оперативную зону Venus, между 41 и 40 градусами северной широты.
Далее корабль взял курс на Хонвон, где оставался до 21 числа. В тот январский вечер, после захода солнца, на дистанции три мили сигнальщики обнаружили малый противолодочный корабль советского производства, идущий со скоростью 25 узлов. Его запас хода в 1100 миль в принципе допускал, чтобы корабль пришел сюда из Владивостока. Но очень сомнительно, чтобы русские отпустили так далеко в зимнее штормовое море 40-метровый кораблик водоизмещением всего 250 тонн. Чей это subchaser — «охотник за субмаринами». определить не смогли. СССР с 1957 года поставлял такие корабли Северной Корее и Китаю. Но главный вопрос: удалось ли им идентифицировать «Пуэбло». Силуэт американского корабля после ремонта изменился. Радар и вся электронная аппаратура выключены. Нет, вряд ли «они» что-то поняли, решили американские офицеры, но Бучер на всякий случай приказал продолжать радиомолчание. Чем позже корейцы разберутся, кто ходит вдоль их границы, тем лучше.
Предположив, что корабль, вероятно, не заметил «Пуэбло», его командир решил не докладывать об этом своему командованию в Японии, поскольку передача радиограммы могла бы выдать северным корейцам местонахождение «Пуэбло».
После короткой стоянки вблизи острова Мьянг-до, корабль спустился еще южнее, в оперативную зону Mars, и «взял станцию» вблизи северокорейского порта Вонсан. Погода снова ухудшилась, а барометр продолжал падать. Порывами налетал сильный ветер и шел снег; «Пуэбло» подошел к Вонсану утром 22 января и, как обычно, приступал к перехвату и регистрации излучений РЛС прибрежного наблюдения. Было предписано находиться здесь до 23 января, затем возвращаться в пролив Цусима.
…А в тот же самый день и час по центральным улицам Сеула строем шел армейский взвод, экипированный в южнокорейскую полевую форму. Взвод как взвод, ничего особенного. Оружие и амуниция штатные, хорошая строевая выправка… Уже стемнело. Впереди показался Голубой дворец — резиденция южнокорейского президента Пак Чжон Хи. До него оставалось всего 800 метров, когда переодетых северян остановил полицейский патруль…
В 08.15 утра 22 января кэптен ВМС США Томас Двайер, помощник по разведке командующего силами американского флота, расквартированными в Японии, прибыл в свой офис в Иокосука, где его информировали об атаке на сеульский Голубой дворец. Означало ли это сигнал к захвату «Пуэбло»? Должен ли был Двайер приказать Бучеру прекратить разведывательную миссию? Со времени северокорейской атаки прошло менее 12 часов, из Сеула поступали фрагментарные и противоречивые сообщения. Разведчик мог сопроводить свой доклад адмиралу Джонсону своими рекомендациями. Более того, собственной властью кэптен имел все полномочия если не отозвать Бучера в Японию, то, по крайней мере, приказать отойти от Вонсана подальше в открытое море до прояснения обстановки на Корейском полуострове. Но Двайер лишь изложил начальнику факты: «Из опасений, что их толкование помешает адмиралу вынести свое собственное суждение». Пока адмирал Фрэнк Джонсон вслух рассуждал о непредсказуемости северный корейцев, «Пуэбло» оставался на позиции под корейским берегом.
Позже американские штабисты так и не смогли представить Следственной комиссии внятных мотивов, почему не сообщили Бучеру о сеульском штурме. Оказалось, они «дискутировали» эту тему. И пришли к ВЫВОДУ, что не стоит нервировать малоопытного командира. Чего доброго, запсихует, наломает дров. Ему оставалось отработать последние сутки у берега Северной Кореи и затем возвращаться на базу в Японию. Думали, все обойдется…
ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ
День 22 января выдался идеальным для разведки. Солнце, штиль, прозрачный морозный воздух. Однако после ланча, примерно в 13.30, обедню испортила пара северокорейских траулеров (советской постройки, класс Лента-, установили сигнальщики), которые вышли из гавани Вонсана.
На «Пуэбло» в это время безуспешно — мешали ионосферные возмущения (или искусные радиопомехи советского Тихоокеанского флота?) — пытались отправить SITREP-1. Только через 16 часов, в 9.00 23 января радиоконтакт с US NavSecGru в Камисейя был установлен и «Ситуационный репортаж» наконец-то передали. Это было первое за весь поход разведывательное донесение.
Между тем корейские траулеры приблизились и начали описывать вокруг американского корабля окружности радиусом примерно 500 метров, удалялись и возвращались снова, с каждым витком все больше наглея. Иной раз они проходили в опасной близости — всего в 30 метрах. У корейцев на борту не просматривалось вооружение, но неприятный визит выглядел очевидным следствием вчерашней ночной встречи с противолодочным кораблем. Теперь уже не оставалось сомнения, что он принадлежал ВМС КНДР.
Свободные от вахты американцы высыпали на палубу. Корейцы молчали, но чувствовалось, как их буквально распирало от злости. На мостиках «рыбаков» распоряжались люди с военной выправкой, рассматривая «Пуэбло» в бинокли.
— Возможно, это политические комиссары, предостерегающие экипаж от опрометчивых действий? — высказал предположение Маггард.
«Но корейские рыбаки никак не походили на дефективных или лентяев, напротив, они выглядели так, словно жаждали сожрать американские печенки…» — с исключительной образностью вспоминал Стю Рассел.
К первому корейскому судну вскоре присоединилось другое. Вдвоем они продолжили кружить возле «Пуэбло», всякий раз оказываясь все ближе. В ответ на неприветливые взгляды от рыбацких судов американцы (числом больше, чем несколько!) решили подразнить корейцев. Но тут из люка выскочил уоррент-офицер Чарльз Ло и приказал всем немедленно покинуть палубу. Он искал людей, характерным жестом показавших корейцам средний палец, чтобы написать на них рапорт. У всех вдруг образовался внезапный провал памяти, который не позволил ответить унтеру что-нибудь определенное насчет имен нарушителей дисциплины. Чарли резко отругал матросов за выход на палубу без разрешения. Корейцам могло показаться подозрительным, почему на таком маленьком корабле находилось так много людей.
«Вот и первый харрасмент, — подумал Рассел, — и мы уже не девственники». Когда той ночью он сочинял письмо своей любимой Шэрон, у него наконец имелось кое-что, чтобы живописать помимо погоды. Серьезность ситуации проступала все яснее. Конечно, баталер не мог знать, что письмо будет кем-то вскрыто и Шэрон получит его не скоро, только в начале лета, причем отдельные слова и целые строчки будут густо залиты непроницаемой черной тушью: цензорские купюры…
Когда Стюарт укладывался спать, старшина 2-го класса Пит Лангенберг с нижней койки поинтересовался его мнением о событиях дня. Рассел ответил, что ему понравилось, как смешно «комми» уворачивались от фотообъективов.
