– Саша, я приду к тебе завтра, принесу еды.
Мать еще раз погладила его по голове, поближе подвинула чай.
– Я пойду, меня папа просил вернуться быстрее.
Александр засмеялся, но сразу почувствовал, что от содроганий болит грудь.
– Пока.
И отвернулся к стене. Почувствовал, что к горлу подступило то мгновение, когда он стоял на Тверской, проводив господина Ганеля, и разговаривал с Сергеем. Тело вспомнило беспричинное ликование. Александр снова почувствовал, что может черпать силу в том мгновении, и снова не понял почему. Он с трудом открыл глаза, с трудом обернулся и увидел, что мать все еще сидит рядом и смотрит на него.
– Мама, я вообще ничего не понимаю.
– Не обязательно все понимать.
Она усмехнулась – краями губ. И поцеловала его.
Провал самоанализа
Ипполит Карлович прощался с Наташей намеренно сухо, словно провожал горничную, исполнившую немного больше обязанностей, чем оговорено в контракте. Сказал, что ее ждет машина, и пожелал «всех благ». Наташа была потрясена этим словосочетанием. Ничего не ответила. Ипполита Карловича совершенно не изумила невежливость гостьи. Снова пожелав ей «всех благ», он удалился. Неспешно.
Выйдя из дома, Наташа увидела в огороженном высоким каменным забором дворе машину, которая должна была увезти ее. Неподалеку стоял отец Никодим и тихо что-то втолковывал незнакомому ей молодому человеку. Священник отчаянно старался сделать вид, что не замечает ночную гостью «недоолигарха». Заметив, что отец Никодим прячет взгляд, Наташа подошла к нему почти вплотную. Тот встрепенулся, словно вор, застигнутый врасплох.
– Не бойтесь, я не благословения подошла просить, а успеха во всех делах вам пожелать. – Наташу саму изумила дерзость, с которой она обратилась к священнику. Видимо, после высокомерного прощания Ипполита Карловича ее ранило любое проявление неблагосклонности.
Отец Никодим с кротостью ответствовал:
– Я буду молиться о вас и о нем.
Наташа отшатнулась от черного цвета его рясы, от его сострадательного взгляда. Быстро зашагала к машине. Села, громко хлопнула дверью, открыла окно и крикнула, заставив шофера вздрогнуть:
– Вашими молитвами! Что бы мы без них делали этой ночью!
Отец Никодим глубоко вздохнул, перекрестил Наташу и машину и вошел в особняк. «Я больше не могу находиться в этом доме. Мое присутствие помогает Дьяволу смешивать зло с добром, делать их неразличимыми, – горестно восклицал он про себя. – Сейчас я скажу Ипполиту Карловичу, что это был последний раз… – Он остановился, и, слегка презирая себя, добавил: – Скажу, что следующий раз будет последним».
Встреча со священником оказалась самим мерзким впечатлением Наташи от посещения особняка. Ей даже стало легко от того, что мутный поток ее чувств и мыслей хоть на время обрел очертания – ненависть к отцу Никодиму. Она возненавидела батюшку так сильно, словно он был виноват во всем. «А в чем это, собственно, во всем?» – спросила себя Наташа. И не смогла ответить. И услышала другой вопрос – от водителя: «Куда вас отвезти?» С растерянной улыбкой проговорила: «Куда угодно». Но, заметив, как в зеркале нахмурились шоферские брови, сообразила, что обладатель бровей понял ее превратно. «Шучу, – сказала она. – Везите на угол Тверского и Тверской». – «В смысле бульвара и улицы?» – «Именно!» Наташа захохотала: ответ шофера показался ей хамски остроумным. «Бульварно-уличные ассоциации я вызываю у этого… рулевого», – подумала она, глядя, как в зеркале заднего вида исчезает особняк Ипполита Карловича. Ей показалось, что очень неприлично звучит «зеркало заднего вида», и она принялась сочинять варианты переименований, но уже через минуту забыла об этой затее.
Она оказалась на перекрестке. Слегка заиндевевшие уличные часы показывали девять. Москва была окутана зимним туманом-смогом, и прохожие казались почти нереальными в светло-сизом утреннем свете. Улыбаясь (мужчины думали – очаровательно, женщины – глупо), Наташа занялась самым трудным и малоприятным для нее делом – самоанализом.
Вчера она не заглядывала в будущее дальше этого утра. Это нелепо, почти невероятно для взрослой женщины. Но это правда. Она принялась мерить шагами расстояние от светофора до магазина «Армения». «Один… два… три…» Этому странному занятию она отдалась с неожиданным энтузиазмом. Как будто самое правильное, что может делать женщина в ее ситуации, – измерять расстояние от магазина до светофора.
Количество шагов от светофора до магазина «Армения» неизменно оказывалось разным. Наташу это развлекло. Она нарекла свое занятие «метафизической математикой». Ведь если даже в таком вопросе, как расстояние от «Армении» до светофора, нельзя установить истину, то можно ли ответить на вопросы более сложные: каких выгод она ждала от посещения особняка и куда ей теперь идти?
«Двенадцать… тринадцать… четырнадцать… Саша… Саша… Саша… Он наверняка… Себя обвинять начнет… Прощения станет просить… Что довел меня до такого… Какая гигантская пошлость… Пятнадцать, семнадцать… Вот черт, снова! Снова шестнадцатый шаг пропал…»
Наташа вернулась к светофору, чтобы посчитать заново. Пухлый мужчина, который вместе с другими водителями покорно стоял в пробке и наблюдал за загадочными передвижениями красивой женщины, кокетливо посигналил ей. Наташа посмотрела в его сторону, неожиданно для себя показала ему «фак», смутилась, потом смутилась, что смутилась, и показала «фак» уже двумя руками. Своей непристойной семиотикой она надолго испортила безвинному водителю настроение. И продолжила занятия «метафизической математикой».
«Один, два…»
И снова остановилась. Ей стало грустно при воспоминании о царственном прощании Ипполита Карловича. «Значит, зря я считаю себя такой уж отчаянной, – набрела на верную мысль Наташа. – Все-таки некоторые надежды на будущее у меня были. Значит, вчера вечером, садясь в эту длинную блестящую машину, – какая марка, кстати, я так и не поняла, – я была уверена, что укачу на ней прямо в мое блестящее будущее. Значит, я рассчитывала, что мои отношения с этим надменным стариком продолжатся?»
Ей нравилось быть циничной. Туман над поступками рассеивался. Сложное представлялось простым. Трагедия – женщина, разрушившая отношения сначала с мужем, а потом и с любовником – показалась ей не стоящей слез и сожалений. Все сожаления и слезы были где-то далеко, не в том мире, где она сейчас сосредоточенно отсчитывала шаги. Зеленый круг светофора мигал в такт ее движениям. Потом загорался красный, светил дольше зеленого, но вскоре и он начинал мигать, аккомпанируя шагам Наташи.
«Двенадцать, тринадцать, устала… Постою и снова начну… Как-то я быстро устаю, странно… Хотя что странного – бессонная ночь…»
Однако еще пару раз пройдясь от светофора к «Армении» и обратно, Наташа поняла, что и постоянных отношений-сношений с «недоолигархом» она не хотела. «Что происходит с женщиной, которая не знает, чего хочет? – вслух спросила себя Наташа на полпути от светофора к магазину. И так же без стеснения вслух ответила: – С ней делают то, что хотят…»
