Отец Никодим шептал: «Отче наш, сущий на небесах, как же мы допустили?»
– Связался я с этим чертом… – с досадой молвил «недоолигарх».
– Ипполит Карлович!
– Да брось ты!
Отец Никодим зашептал еще тише: «Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое… Да не попусти ты позора адского, позора великого, позора кругосветного». Отец Никодим прервал молитву и взглянул на режиссера. Крупный план. Ужасающе огромное лицо. Нахальные усы. Взгляд – усам под стать. Священник почувствовал, как поднимаются в нем волны ненависти. В таком состоянии он бы прекрасно сыграл Тибальта – таким, как его задумал Сильвестр.
– Моя интерпретация, возможно, покажется кому-то слишком радикальной, – сообщил Сильвестр Андреев. – Мы делаем спектакль не о вечной любви, а о вечной ненависти.
Отец Никодим метнул на Ипполита Карловича исполненный надежды взгляд: может, это и есть тот самый сюрприз? Но каменный взор «недоолигарха» разметал в прах надежды священника. Конечно. Это не может быть тем самым трижды проклятым сюрпризом.
Сильвестр Андреев вдруг спросил:
– А нельзя ли мне водички? Простой водички? – и обратился к кому-то стоящему вне кадра. – Ну, пожалуйста, вот вашу бутылочку. Можно?
Телережиссер схватился за голову, видя, как продюсер, прикрывая лицо рукой, вползает в кадр и подает Сильвестру бутылку воды.
На всю страну раздалось бульканье – Сильвестрово горло благодарно принимало влагу.
Ипполит Карлович наблюдал, как Андреев смачно, крупными глотками пьет воду. У «недоолигарха» не осталось ни капли сомнений: Сильвестр победил его. По крайней мере, в этом раунде.
В студии на десятках мониторов телережиссер видел, как десятки Сильвестров утоляют жажду и портят кадр. На других мониторах улыбаются десятки Юлий Кликниковых и кадр украшают. Режиссер мгновенно сделал выбор и дал в эфир «Юлиного оператора». Телеведущая заулыбалась городам и весям. Внутри, за этим лучащимся фасадом, царила паника. Но что могла сделать Юлия? Только ждать, когда закончится питие.
– Приятного аппетита, – попыталась разрядить обстановку в студии Юлия, видя, как пробегает ужас по лицам продюсеров. – Но мы же привыкли, что это самая великая пьеса о любви, а вы говорите…
– Да я тоже привык, – сказал Сильвестр и легонько прокашлялся. – Но нужно бороться с вредными привычками.
– Мы не очень поняли вас.
– Мы – это телезрители?
Юлия Кликникова кивнула. Неуверенно. Всей своей маленькой теледушой она почувствовала подвох.
– А у вас в ухе на связи вся страна? Вот в этом еле заметном наушничке? Превосходно. Как бы я тоже хотел иметь такую обратную связь с публикой. Если вы позволите, о самом спектакле я говорить не буду. Я хочу сказать о завтрашнем сюрпризе, который станет великолепным подарком и вам, журналистам, и даже исследователям общественной психологии.
Сильвестр посмотрел прямо в камеру – в глаза аудитории. Отец Никодим и Ипполит Карлович застыли в отчаянии.
Сильвестр продолжил:
– На сцене появятся пародии на людей, которых вы все знаете. Они символы нашей болезни. Очень яркие символы. Даже талантливые.
– Какой болезни? – спросила Юлия, чувствуя, как у нее поднимается температура.
– Знаете, я вот когда читаю о православных чекистах, православных банкирах, мне становится противно. Так, знаете, мерзко мне становится. Особенно когда церковь начинает награждать их своими орденами. Если это не болезнь, то что это? Хорошо. Назовем это беспорядочными связями. Но ведь именно они приводят к болезням. Вы же знаете.
Юлия Кликникова хотела утвердительно кивнуть, но вовремя удержалась.
– Я хочу заострить общественное внимание на некоторых участниках этого финансово-политически-православного союза. И зритель сделает выводы – от частного к общему. Тем более что часть выводов я и так уже сделал. Для вас.
– А каких людей вы имеете в виду? – поинтересовалась Юлия и наклонила головку, как она полагала, обворожительно. И тут же получила визг режиссера в «ухо»: «Ты о чем его спрашиваешь, ты офонарела! Юля!»
– Все увидите завтра. Москва узнает своих героев, я уверен, узнает!
В «ухе» Юлии Кликниковой вопил режиссер: «У нас сюжет о его театре, объявляй, затыкай его! Плевать, что не время еще! Объявляй! Мне голову оторвут, мне уже отрывают…» Юлия с облегчением приготовилась объявить сюжет, как вдруг услышала визг громче прежнего: «Юля, сюжет не готов, заткни его, умоляю, умоляю…»
– Сращение церкви и капитала достигло пародийных высот, – продолжал Сильвестр. – Или, говоря на языке одного моего знакомого, сращение Бога и мамоны. Посмотрите на толстосумов, ищущих царствия небесного. Вернее, они хотят, чтобы мы так думали – что они ищут Бога, а не прибыли. А что ищут наши высшие иерархи, кроме капитала? Подумайте, в какой они существуют гармонии! Почти божественной гармонии! И долго еще будут делать из нас дураков лицедеи в рясах?
Ипполит Карлович посмотрел на отца Никодима. Взгляд «недоолигарха» был спокойным. Свершилось. Сильвестр все-таки сказал. А значит, закрытие театра с помощью пожарной команды – слишком очевидный для всех жест.
– Перед художником в современной России встают почти неразрешимые вопросы, – продолжал не обрываемый никем и ничем Андреев. – Как высмеять то, что само по себе уже смешно? Как обвинить тех, кто, сам того не подозревая, каждым своим словом и жестом себя обвиняет?
«Юля, Юля, сюжет еще в работе, уводи его от этой темы, срочно, бляха муха, господи, господи!» – бесновался режиссер в прекрасной ушной раковине телеведущей.
– Сильвестр Андреевич, вы же нам расскажете, при чем тут Шекспир? Разве об этом он написал великую пьесу про двух влюбленных?
– Юлия, в вашем лице Шекспир нашел такую защитницу, что теперь уже точно может покоиться с миром. Не волнуйтесь так. Мы отдадим Шекспиру – Шекспирово. Но и не забудем, в каком веке и в какой стране мы живем.
«Юля, – стенал режиссер, – спроси его, чего это он такой актуальный стал, он же всегда презирал все такое… В Шекспира его сбрасывай, в Шекспира! Нас всех уволят!»
– Почему вас так заинтересовали актуальные темы? Насколько я знаю, вы всегда их сторонились.
– Я ошибался. Если не заниматься злобой дня, то наши дни станут еще злее. В каком-то смысле я наказан за то, что, зажав нос, пробегал мимо общественных проблем. И дождался – актуальность сама взяла меня за горло.
– И в ответ вы подготовили нам сюрприз, – язвительно сказала ведущая.
– Да. Называйте это сюрпризом, сделанным от раскаяния.
«Юля… все… выходи на рекламу… ничего… что раньше времени… все лучше, чем он…» – прошептал изможденный режиссер, и ведущая, из последних сил испуская лучи, объявила:
– А у нас рекламная пауза.
– После нее мы вернемся и снова расскажем вам о Шекспире, – усмехнулся Сильвестр.
