– Извини, извини, – забормотала жена, открывая Сильвестру. Он забыл, что дверь открывается в другую сторону.
Жена изумилась: лицо Сильвестра, стоявшего на таком морозе, было усеяно каплями пота. Но изумление мгновенно сменил страх за мужа. И она повлекла его на кухню, причитая, что сейчас будет поить его горячим чаем, что никуда не пустит сегодня, что хочет отдыха для него и себя… что сейчас будет поить его горячим чаем, что никуда не пустит сегодня, что хочет отдыха для него и себя…
Александр упорно писал в дневник. Слова помогали ему конструировать нового себя. Он словно создавал героя, в которого хотел перевоплотиться. И это ему удавалось намного лучше, чем все его предыдущие артистические опыты.
Сейчас, ранним утром, за три часа до репетиций, еще ничего не зная о случившемся, он писал о Преображенском: «Вчера он мне сказал, что ему надоело участвовать в чужой игре, быть чем-то вроде плети, которой Сильвестр решил наказать Ипполита Карловича. Но, боже ты мой, почему даже Сергей не откажется от этой унизительной роли? Даже он!»
От Наташи пришло sms. Александр замер. Справился с волнением, взял в руки мобильный. Ему показалось, что телефон стал как-то весомее от того, что в него влетело сообщение от Наташи.
Он прочел: «Саша! Ты же знаешь, что случилось?» Глаза Александра сверкнули надеждой. Он ответил вопросом: «Нет, а что?»
«Ночью погиб Преображенский».
Александр вглядывался в телефон. Пытался соединить в сознании эти три слова. Ночью. Погиб. Преображенский. Так, еще раз. Ночью. Слово привычное. Погиб. Случается. Преображенский. Продолжение фразы проскальзывало мимо сознания.
Александр набрал Наташу.
– Откуда ты узнала?
– Отовсюду.
– Как это?
– Зайди в Интернет, включи телевизор, это говорят отовсюду.
Он почувствовал по голосу – она только что плакала. Сашей постепенно начал овладевать смысл sms.
– Как это случилось?
– В машине погиб.
– Как в машине? Сердце?
– Авария.
Александр положил мобильный на стол. Долго сидел в тишине. Ни чувств. Ни мыслей. Ни образов. Вдруг воскресло воспоминание: вечерний Тверской бульвар, господин Ганель исчезает в толпе, а пьяный Сергей, смеясь, просит, чтобы Саша не закрывал своими руками от публики его лицо. И неизвестно откуда пришедшее чувство счастья. Явилось другое, черное воспоминание: как он еще до назначения ненавидел Сергея. Как желал ему смерти. Думал убить его троном. Сейчас в это трудно поверить. «Но ведь так было», – прошептал он. Он быстро нашел это место в дневнике: «Он будет раздавлен собственным троном. А зритель будет восхищен – как великолепно наш кумир играет покойника! Бездыханный, бездвижный, он получит последнюю порцию аплодисментов».
Александр закрыл дневник. И снова вспомнил, как Сергей говорил: «Саша, это твои руки. Твое решение, куда их девать. Только не надо так долго закрывать мое лицо от зрителей». В тот вечер они долго, долго смеялись.
Александр быстро оделся, чувствуя, как вспыхивает и гаснет в его голове «сегодня ночью погиб Преображенский». Выбежал на улицу. Холод окружил его.
Жена Сергея Преображенского не спала всю ночь. Она уже должна была выехать в морг, чтобы провести опознание. Потом ей надо было заниматься какими-то делами, кому-то звонить, принимать соболезнования… Но ее охватила, как сказал бы ее муж, «грандиозная пауза».
В девять утра раздался звонок. Она машинально подняла трубку, хотя до этого ни на один звонок не отвечала.
– Доброе утро, Елена Евгеньевна, – зажурчал мужской голос. – Мы приносим вам глубочайшие соболезнования. Это такая утрата!
– Кто вы?
– Наша фирма называется «Земля и люди». Мы около недели назад послали вашему супругу, как бы это сказать, предложение. Он нам не успел ответить, но, может быть, вы знаете о его решении?
– Каком решении?..
– Наши ученые изобрели новый метод утилизации мертвых тел. Я понимаю, что вам сейчас очень тяжело это слышать и еще тяжелее об этом говорить. Но потом, когда вы примете решение о кремации или захоронении, будет уже поздно.
– Поздно? – она пыталась понять, чего хочет этот журчащий голосок. Он, похоже, дает ей какую-то надежду? Иначе что значат слова «будет уже поздно»? Разве уже не поздно?
– Выслушайте меня ради вашего же блага.
Услышав слово «благо», жена Преображенского окончательно перестала понимать, о чем ей толкуют. Какое сейчас возможно благо? Откуда оно может прийти? С какого света?
– Мы изобрели новый метод, который позволит Сергею Леонидовичу миновать процесс разложения и скелетирования.
Миновать разложение? Значит, есть какая-то надежда на жизнь? Но как? И кто это журчит?
– Я не понимаю вас… Позвоните позже. Я не могу сейчас понимать.
– Елена Евгеньевна, милая, скорблю вместе с вами, но позже будет поздно, я же говорю вам, – ее невидимый собеседник издал глубокий протяжный вздох. – Скажу тогда, так сказать, о бренном. О деньгах. Если известный человек – а ваш супруг был известнейшим человеком! – соглашается воспользоваться нашей методикой, мы выплачиваем ему десять тысяч долларов. В вашем случае деньги пойдут вам. Вы должны будете лишь подписать некоторые бумаги, которые, скорее всего, Сергей Леонидович подписал бы сам. И вы покроете существенные расходы на поминальные торжества.
В голове жены Преображенского вновь началась сумятица – разве поминки могут быть торжеством?
– Когда вам перезвонить? Когда вы решите, что принимаете наше предложение? Сегодня вечером, да?
– Я не знаю. Я все равно не поняла. Я попрошу друзей. Извините.
Она положила трубку. Звонок раздался снова. Она не подошла.
Пора было отправляться в морг института имени Склифосовского проводить опознание трупа. И хотя надежды никакой не было (Сергей не звонил всю ночь, его телефон выключен, а искореженная машина принадлежала ему), в жене Преображенского вдруг загорелась надежда: а может быть, еще не поздно? Какие-то блага, быть может, еще впереди? Миновать процесс? Миновать процесс! Сергей еще может миновать процесс?!
А вдруг погиб не он, а кто-то чужой? А он с поклонницей! Дай-то бог! Вот прямо сейчас проснулся, посмотрел на часы, и похолодело сердце – как же я виноват перед женой! Дай-то бог! Может быть, в морге она увидит совершенно чужой труп? И заплачет от радости? И работники полиции принесут свои извинения. Глубокие-глубокие извинения – насколько же они лучше соболезнований! А она ничего не ответит, просто убежит из этого проклятого места. И полицейские начнут искать близких покойника. Будут набирать чьи-то номера. И эти ужасающие звонки пролетят уже мимо нее.
С этими мыслями-чувствами она вышла из дома, села в такси, сказала: «В институт Склифосовского», и зарыдала так, что шофер дал себе слово не брать с нее ни копейки. И слово свое сдержал.
