Вдруг услышали:
– Кромешные идиоты! Психо – это что? Душа! Душеведы, б…ь!
Александр сел на пол и забормотал:
– Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота, ослика, собаку, мышку-забияку! – И снова закричал так громко, что родители отшатнулись от двери: – Обезьяну! Попугая! Вот компания какая!
Александр Яковлевич прошептал жене:
– Истерика.
– Вот компания какая! – снова прокричал Саша.
– Значит, мы вовремя, – с тревогой ответила Ольга Викторовна.
Александр Яковлевич вздохнул.
Александр подошел к окну, раскрыл занавески и закричал в темноту слова из трагедии, где так и не сыграл:
– «Ты обомрешь. В тебе не выдаст жизни ничто: ни слабый вздох, ни след тепла. Со щек сойдет румянец. Точно ставни, сомкнутся наглухо глаза. Конечности, лишившись управленья, закоченеют. В таком, на смерть похожем, состоянье, останешься ты сорок два часа, И после них очнешься освеженным!»
Александр усмехнулся и прошептал:
– А вы говорите… «Посеять качества…» «Поместить эмоции в новые связи…» Кастраты, чистейшей воды кастраты.
Он задумался: что же это такое – кастраты чистейшей воды? И закричал снова:
– Сей сам! И жни! Ворден! Ворден! Кавдорский тан!
Александр Яковлевич не поверил ушам своим.
– Он там что? «Терапию горя», что ли, читает?
– Что-что?
– Да книжка такая. Профессиональная.
Александр услышал голос. Подошел к двери.
– Папа?
– Да, сынок.
– Ты с кем там… общаешься?
– А ты с кем, сынок?
– Ты долго там стоишь?
– Откроешь?
– Долго ты там?
– Откроешь?
– Долго?
– Два сапога! – не выдержала мать Саши. – Сколько вы еще друг друга будете допрашивать? Открывай!
Александр, услышав голос матери, открыл дверь. Вместе с родителями в квартиру ворвался прохладный воздух.
Рекомендую выпить
Отец и мать вошли, и сразу воцарилось молчание. Неловкое. Александр Яковлевич был смущен – он боялся, что сын «снова начнет говорить на эти мерзейшие темы». К тому же ему не понравились слова жены «два сапога!». Думая об этом, он снимал зимние ботинки.
Александр был смущен еще больше. Он понял, что его вопли слышал не один лишь Марсик. «Животное не только бессловесное, но и слов не разумеющее, – думал Саша, глядя, как отец помогает матери снять пальто. – А за дверью в это время стояли два гомо сапиенса, и они прекрасно понимали, что я выкрикивал… И эти сапиенсы – мои родители, а позор перед родителями – это позор в кубе. Или в квадрате? Что больше? Что шире? Ах, математика, моя хромая математика!»
Александр вспомнил, как ранним-ранним утром, в раннем-раннем детстве он вставал в школу. Как, сжимаясь от страха и скрывая голову под одеялом, он медленно сознавал, что первый урок – ма-те-ма-ти-ка! Выходил на мороз из подъезда. И так громко, так гулко хлопала за ним дверь. Он брал папу за руку и, закрывая глаза от холодного ветра, шел туда, куда идти не хотел.
О полутемная, утренняя, вечно зимняя Москва! О школа, которая встречала его своими желтыми, тусклыми окнами! А на четвертом этаже сидела косоглазая учительница математики и придумывала для него, Саши, кошмарные задания. Вот тогда отец сочувствовал ему нешуточно. Он понимал, что маленькое горе маленького человека абсолютно равно по силе и серьезности большому горю большого человека. Саша вспомнил, что каждый раз, уже на пороге школы, оборачивался и видел отца. Тот смотрел на сына с печалью – он не понимал, за какие грехи идет мучиться это маленькое существо. Отец не уходил, пока сын не исчезал в жерле школы.
В памяти Александра мелькнуло и погасло это воспоминание, так давно не воскресавшее и вдруг озарившее его теплом.
– Ну, привет, Саша, – улыбнулся отец и подал руку сыну. Долго держал его ладонь в своей.
Александр резко вырвал руку. Посмотрел предупреждающе: вот только психоанализировать меня не надо! Но Александр Яковлевич опытным взглядом уже оценил состояние сына. Потная, холодная ладонь с подрагивающими пальцами только подтвердила то, о чем отец начал догадываться. Состояние Саши было гораздо хуже, чем он предполагал, пока не вошел в квартиру.
Мать Александра, увидев, как муж изменился в лице, каким вдруг стал мягким, поняла, что положение серьезно.
– Привет! – быстро заговорила она. – Мы не позвонили, извини, мы, как узнали, сразу подумали, что надо к тебе ехать.
– Были, значит, твердо уверены, что я один?
Мать внимательно посмотрела на Сашу. Вспомнила, как приезжала к нему последний раз. Как его агрессия оборачивалась беспомощностью. Как обвинения оказывались мольбой о понимании.
– Не твердо, не твердо, – ответила она. – А если ты и не один? Разве тогда мы не можем к тебе приехать?
Ольга Викторовна сделала вид, что начинает обижаться. Это сработало – Александр почувствовал себя виноватым и пристыжено забормотал:
– Конечно, можете, просто мне показалось, что вы как скорая помощь. Психологическая, – добавил он с видимым презрением.
– Не ищи каких-то подтекстов. Символов не ищи. Вот все-таки вы настоящие два сапога с папой… Все проще гораздо, – она прошла на кухню и продолжила говорить оттуда: – Мы просто приехали к сыну, у которого… – она хотела сказать «погиб друг», но произнесла другое: – случилось несчастье.
Александр пошел за ней. Сел на стул. Отец – медленно, осторожно – вошел последним.
– Мам, сделаешь нам чаю?
– А я бы и выпил, – внезапно сказал Александр Яковлевич. – И тебе бы рекомендовал.
– Рекомендую выпить, – повторил Саша. – Ну, что ж, раз психотерапевт ничего другого посоветовать не в силах, достань, мама, водку из холодильника.
Ольга Викторовна в других обстоятельствах обязательно бы съязвила: «Прекрасно! Над отцом посмеялся, мне указание дал, а сам в свои страдания уткнулся…» Но сейчас она покорно открыла холодильник и поставила водку на стол. Налила. Стекла трех рюмок запотели от водки.
– Не чокаясь, – вздохнула Ольга Викторовна, и семья одновременно выпила и одновременно шумно выдохнула.
Их окружило молчание.
Александр протянул маме рюмку в надежде на новую порцию, но отец как бы вскользь бросил:
– Пореже бы.
– Я, папа, сейчас решаю труднейшие задачи. Задачи горюющего! Признать факт потери, смириться с потерей… – Саша засмеялся. Лицо его начинало покрываться красными пятнами. Пока пятна овладели только правой щекой и правым же ухом. – Мне нужно посеять качества усопшего по линии будущего… Чтобы потом собрать урожай с других людей… Живых… Так что я имею право на водку. Я весь вечер работал. Со своим горем.
