– Тебя Клим хотел видеть, – сказал Бессонов.
Он переоделся, сменил «пятно» на белую рубашку, побрился, постригся. Таким аккуратным Алеша его еще не видел. Держался Бессонов важно, словно и впрямь был хозяином завода.
– Попозже. Где Юматов?
– Там. – Бессонов кивнул на дверь в душевую.
– Он в порядке?
– В полном. Тебя дожидались… – Сказано было с намеком.
Аленка бродила по кабинету, разглядывала с любопытством украшавшие стену грамоты и дипломы, стенд с фотографиями образцов. Была она в синих шелковых свободных брючках, того же цвета блузке с короткими рукавами, застегнутой на три пуговки, и матерчатых туфельках с узором из стразов. В лучшем ширгородском салоне три человека шесть часов работали с ее внешностью. Теперь никто бы не сказал, что сравнительно недавно хлебаловский «бык» обстриг ей волосы канцелярскими ножницами.
Дверь открылась, вошли Ленечка и Монах.
– Здорово, капиталист!
– Здорово, разбойники!
С ними Алеша чувствовал себя намного свободнее, чем с Бессоновым.
– Сергей Иванович, как дела? – спросил Алеша.
– Все путем, – опередив Чижика, объявил Бессонов. – Работаем.
– Евгений, приведи, пожалуйста, Юматова, – попросил Шелехов.
– Монах, Фимку сюда! – скомандовал Бессонов.
– Евгений, я тебя попросил! – нажимом произнес Шелехов.
Бессонов хотел возразить, но, встретившись глазами с Алешей, промолчал, очень неохотно поднялся…
Алеша обошел стол и занял его место. Вернее, свое место.
– Сергей Иванович, я задал вопрос.
– Работаем, – буркнул Чижик. – За сутки ЧП не было. Или вам нужен полный отчет?
– Было бы неплохо. Сергей Иванович, будьте так любезны, идите в кабинет главного технолога и подготовьте мне развернутую справку о текущем состоянии производства.
Чижик встал. Савалат тоже.
– Ты далеко собрался? – спросил Алеша.
– Бессон сказал: от этого ни на шаг.
– Сядь, – велел Шелехов. – Мы с Сергеем Ивановичем заключили соглашение, и Сергей Иванович не станет его нарушать, он понимает, чем это для него может кончиться? Верно, Сергей Иванович?
Чижик кивнул.
Едва за ним закрылась дверь, из душевой появился Бессонов, подталкивая перед собой Юматова.
Ближайший приспешник покойного никитского князька выглядел не слишком бодро.
– А где этот? – спросил Бессонов.
– Чижик? Я отправил его работать.
– Одного? Салават!
– Никуда он не денется! – произнес Шелехов. – В приемной моя охрана, а из окна Чижик не выбросится, я ручаюсь. Садитесь, Ефим Асланович. Может, хотите поесть?
– Нет.
– Подумайте, – мягко предложил Алеша. – Другого случая может и не представиться.
Аленка подошла к Алексею, уселась на край стола, поглядела сверху вниз на Юматова. С торжеством.
– Аленушка, я хочу поговорить с этим человеком наедине, – сказал Алеша. – Хорошо?
Аленка соскользнула со стола, вышла, демонстративно задрав подбородок. Обиделась.
– К нам это тоже относится? – спросил Ленечка.
– Да. Кроме Салавата.
– Пошли, Монах!
– Момент! – Монах быстро открыл холодильник и вытянул упаковку пива.
Бессонов метнул на Алешу сердитый взгляд и тоже вышел.
Остался только Салават.
– Я тебе сказать хочу… – начал он.
– Погоди, – остановил его Шелехов. – Сначала я хочу послушать человека, которого я когда-то очень уважал, и который меня продал. Вы ведь продали меня, Ефим Асланович. Да, вы работали на Хлебалова. Но совсем недавно вы были одним из самых близких мне людей…
– А ты бы поступил иначе? – спросил Юматов. – Сейчас, когда ты узнал не только то, с какой стороны намазан икрой бутерброд, но и сколько такой бутерброд стоит? Из-за тебя убили много людей, Алеша! Из-за тебя погиб Хлебалов! Ты даже представить не можешь, какой это был человек!
– Почему же, могу, – сказал Алеша. – Жадный, жестокий, беспринципный…
– Для чужих! Для своих он был другим! – В глазах Юматова проступила влага. Он искренне оплакивал своего повелителя и друга.
– А я? – спросил Алеша. – Разве я был чужим? Для вас? Для Вени? Для дяди Коли Яблокова? Он ведь пытался меня предупредить перед смертью… А вы – нет. Вы спокойно отдали меня в руки палачей.
– Мне было очень жаль тебя, – проговорил Юматов. – Но ты не оставил мне выбора.
– Мне тоже вас жаль, – сказал Алеша. – Но у меня тоже нет выбора.
– Дай его мне, Лешка! – попросил Салават. – Я…
– Погоди! – Шелехов качнул головой. – Ефим Асланович, что бы вы сами сделали в такой ситуации? Впрочем, вы уже были в такой ситуации, я забыл.
– Убить меня сейчас легко, Алеша, – сказал Юматов. – Но ведь потом всю жизнь вспоминать будешь…
– Может, и буду, – согласился Шелехов.
– Я ведь тебя на руках носил…
– Отец меня тоже на руках носил… И мама.
– Значит – убьешь? – обреченно проговорил Юматов. – Сам? Или своим головорезам поручишь? – Он покосился на Салавата. – Или, может, ты меня сначала помучить желаешь?
– Это было бы справедливо, – сказал Алексей. – Например, за то, как вы обошлись с Аленкой. Или за то, что вы меня тогда, у Сурьина, выдали Хлебалову.
– Я тебя предупреждал! – Юматов развел руками.
– Дай его мне, Лешка! – вмешался Салават. – Я его медленно-медленно резать буду!
– Ты, мусульманин – мусульманина… – укорил Юматов.
– Такой мусульманин, как ты, хуже неверного! – заявил Салават. – Знаешь, Лешка, этот пес мне вчера предлагал, чтоб я его отпустил! Деньги, говорил, дам. Я, говорит, правоверный… Пес! Свинья! Дай, я ему уши отрежу!
– Салават, или молчи или выйди! – бросил Шелехов.
– Жалеешь его, да? – неодобрительно произнес Салават. – А он тебя жалел? А девчонку твою он жалел? Слабое у тебя сердце, Лешка! Как у женщины! – объявил он сердито и вышел.
Алеша и Юматов остались вдвоем.
– Меня не жаль, так детей моих пожалей, – сказал Ефим Асланович.
– Детей ваших никто не тронет. – Алеша вздохнул.
– Может, все-таки оставишь мне жизнь? – уловив его колебания, сказал Юматов. – Хочешь, слово дам, что буду тебе как Хлебалову предан? – Ефим Асланович за прошедшие часы успел примириться с мыслью, что умрет. Но ему все равно очень хотелось жить.
Шелехов покачал головой:
