Он категорически отказался идти спать и заявил, что будет
сидеть рядом с Денисом всю ночь.
– Но Денис будет спать, – возражала Тамара.
– Я не буду спать, Тамара Николаевна, – говорил
Денис, – пусть Николай Дмитриевич посидит у меня. Он может даже поспать в
моей комнате.
– Нет, – строго вмешивалась Юля, – я не
разрешаю. Больной должен отдыхать, тем более с таким давлением. Николай
Дмитриевич, спать нужно обязательно, иначе завтра дело дойдет до экстренной
госпитализации.
– Вот видишь, папа, – снова вступала
Тамара, – нам с тобой нужно ехать домой. Мне завтра на работу.
– Ну и иди на свою работу, а я останусь здесь. За мной
Любочка присмотрит.
– Папа, Любе тоже нужно отдыхать, потому что ей тоже
завтра на работу идти.
– Вы совсем с ума посходили со своей работой и своим
отдыхом! – закричал в конце концов Головин. – В стране такое
происходит, а вы о чем думаете?! О том, как вам получше выспаться? О том, как
денег заработать? Вы не имеете права иметь ни минуты покоя, пока дети не будут
освобождены! Вы люди или кто?
«Пока дети не будут освобождены, – повторила про себя
Люба. – А если они не будут освобождены? А если повторится «Норд-Ост» и
дети погибнут? Господи, лучше не думать об этом, а то можно с ума сойти».
Старик упрямо прошествовал в комнату Дениса и уселся на
кожаный диванчик, всем своим видом показывая, что он никуда отсюда не тронется.
Тамара подчинилась и осталась ночевать у сестры.
– Тамара Николаевна, вам действительно нужно завтра на
работу? – спросила Юля.
– Действительно.
– Тогда я не пойду в институт, останусь с вашим
дедушкой, а то как они тут вдвоем с Дениской справятся? Они не
справятся, – ответила девушка сама себе. – Ваш дедушка непослушный,
лекарства не пьет, за давлением сам не следит, и укол ему Дениска не сделает,
он не умеет. Я поеду сейчас домой, а утром приду, часов в восемь. Не поздно?
– В самый раз, – обрадовалась Тамара. – Я как
раз в восемь буду выезжать и сдам тебе папу с рук на руки.
Ночь прошла относительно спокойно, Николай Дмитриевич
просидел рядом с Денисом до часу ночи и заснул прямо там же, на узком кожаном
диванчике. Денис подсунул ему под голову подушку, накрыл пледом и улегся в свою
постель. Утром отец чувствовал себя, по его словам, вполне прилично, и все
разъехались на работу, оставив Головина на попечение Дениса и Юли.
«Я как будто деда с внуками оставляю, – подумала Люба,
закрывая за собой дверь в квартиру. – Ну, пусть я хотя бы в таком виде это
переживу, потому что ни в каком другом виде мне это пережить не суждено».
Она слушала радио в машине по дороге на работу и, едва войдя
к себе в кабинет, включила телевизор. Она переживала за заложников в Беслане,
но, кроме того, беспокоилась за отца и с напряжением вслушивалась в
информационные сообщения, пытаясь представить себе, как Николай Дмитриевич
реагирует на ту или иную новость.
До обеда все было спокойно, предпринимались попытки
договориться с террористами, но по крайней мере никого не убивали. И вдруг
возле захваченной боевиками школы снова раздались выстрелы. Люба нашла в
Интернете нужный сайт в надежде на подробности, но ничего не узнала, кроме
того, что выстрелов было около десяти. Никаких сведений ни о раненых, ни об
убитых. Около половины пятого были освобождены еще шестеро заложников, и Люба
улыбнулась, представив себе радующегося отца.
Но потом снова наступило затишье. Люба вернулась домой и
нашла отца в неплохом состоянии, даже давление было не катастрофически высоким.
– С вашим дедушкой, Любовь Николаевна, надо иметь
ангельское терпение, – со смехом доложила ей Юля. – Он совершенно не
слушается. Как вы с ним справляетесь?
– С трудом, – ответила Люба. – А ты как
справилась?
– Ну, я-то с кем угодно справлюсь, я тренированная,
меня бабушка с детства приучала быть настойчивой и ни в чем не уступать, а
потом я много лет на Дениске практиковалась. Только плохо, что ваш дедушка так
болезненно реагирует, это для него не полезно, у него и сердце уже не очень, и
гипертоническая болезнь, и вообще ему уже много лет, организм изношенный. Вы бы
с ним поговорили, чтобы он не принимал все эти теракты так близко к сердцу.
– Разве это возможно, Юлечка? – грустно спросила
Люба. – Разве возможно не принимать все это близко к сердцу, не
переживать, не горевать?
– Ну, мы же с Дениской это спокойно воспринимаем, а вы
почему не можете?
– Юлечка, деточка, в нашей стране теракты начались
примерно с девяносто девятого года, то есть пять лет назад. Тебе тогда было
сколько?
– Тринадцать.
– Вот видишь. Тебе было тринадцать, Денису –
четырнадцать, этот кошмар вошел в вашу жизнь с детства, и вы к нему привыкли и
воспринимаете как факт жизни. Как Денискину инвалидность, как плохую погоду, которую
хорошо бы изменить, но нет возможности, и надо просто приспособиться и терпеть.
А в мою жизнь терроризм в таком виде вошел, когда мне было пятьдесят три года,
а нашему отцу – восемьдесят три. Ты понимаешь разницу? Восемьдесят три года он
жил, не зная, что это такое – взрывы, при которых погибают случайные люди и
дети-заложники, стоящие в окнах живым щитом. При советской власти такое
случалось крайне редко, это были единичные случаи, а теперь они стали
повседневной реальностью. Конечно, он не может привыкнуть. И я не могу. И он не
может не волноваться, не тревожиться, он не может быть к этому равнодушным.
– Любовь Николаевна, – очень серьезно сказала
Юля, – я, конечно, не профессор какой-нибудь, я только студентка
мединститута, но у меня есть чутье, мне бабушка много раз говорила. Вашему
дедушке очень вредно так волноваться. Вы бы оградили его как-нибудь.
– Как? Как я могу его оградить? Отвезти домой и забрать
у него телевизор и радиоприемник? Как ты себе это представляешь?
– Я не знаю как, но только все это кончится очень плохо
и очень скоро, – твердо произнесла Юля. – И я считаю, что вы должны
знать и быть готовой ко всему.
– К чему? – испугалась Люба.
– Ко всему, – повторила девушка. – В том
числе и к самому плохому. Я вашего дедушку уже сутки наблюдаю. И то, что я
вижу, меня тревожит. Надо бы его уже сейчас госпитализировать, пока не стало
слишком поздно.
– Ты считаешь? – озабоченно спросила Люба.
– Я уверена. Но только он не соглашается, я с ним уже
говорила об этом. Он у вас очень упрямый. Вы можете на него воздействовать?
– Нет, не могу. И никогда не могла.
– А Тамара Николаевна тоже не может?
– И она не может.
– А дядя Родислав?
Люба задумалась. А что? Когда-то Родиславу удалось уговорить
тестя помириться с Тамарой и Григорием, вдруг и сейчас у него получится?
