Тамара вышла за ворота, чтобы поговорить с проходящей мимо в
компании мужа и двоих сыновей соседской дамой по поводу платья, которое Тамара
для нее придумывала. Неожиданно Родислав наклонился к Любе и негромко сказал:
– Любаша, я тебя очень люблю. Я хочу, чтобы ты это
знала. Я очень тебя люблю. Очень.
Она покачнулась и прижалась к нему. Родислав подхватил ее и
крепко взял под руку.
– Пойдем домой, ты устала. Тебе нельзя тратить столько
сил.
Медленными неверными шагами, поддерживаемая мужем и сестрой,
Люба вернулась в дом.
После душа, который она принимала, сидя в ванне, при помощи
Тамары, Люба стала укладываться. Сняла парик, который носила с тех пор, как
потеряла все волосы из-за химиотерапии, и Тамара повязала ее голову красивой
косынкой: Люба стеснялась Родислава и не хотела, чтобы он видел ее облысевший
череп. Парик был очень хорошим и полностью имитировал обычную Любину прическу.
– Ну что, Любаня, спокойной ночи?
Тамара аккуратно подоткнула одеяло со всех сторон. Стояло
теплое лето, но Любу все время знобило.
– Тома…
– Да?
– Томочка, спасибо тебе за все.
– Перестань, Любаня, – отмахнулась Тамара. –
Спи. Отдыхай. Завтра приедут Денис и Юля, тебе придется сидеть за столом, силы
понадобятся. Будь умницей.
«Буду, – отстраненно думала Люба, поворачиваясь на
бок. – Сейчас придет Родик, ляжет рядом со мной спать, и я буду умницей.
Хотя какая теперь разница? Все равно я умру, и уже не будет иметь ни малейшего
значения, была я умницей или нет… Значение имеет только одно: Родик сказал, что
любит меня. Сказал в первый раз за все… сколько?… Пятьдесят лет знакомства.
Даже пятьдесят один. Он никогда не говорил мне этих слов, даже когда мы впервые
были близки, даже когда решили пожениться, даже в день свадьбы. Даже когда я
рожала ему детей, он мне этого не говорил. Как-то так сложилось, что не
говорил. А мне так хотелось, чтобы он сказал. И вот он сказал. И я теперь не
знаю, что с этим делать. Еще час назад я думала только о том, что, когда меня не
станет, некому будет заботиться о нем, и все мои мысли крутились вокруг того,
как сделать его жизнь более удобной, более комфортной без меня. Я знала, что
жизнь без меня для Родика неудобна и сложна, и старалась по мере возможности ее
облегчить. Я была уверена, что он давно уже меня не любит и не станет страдать,
когда я уйду. Он испытает облегчение. А теперь что мне думать? Если он
действительно меня любит, как же больно ему будет, когда я умру! И тут я уже
ничего не смогу сделать. Я никак не могу ему помочь. Я ничем не могу облегчить
его страдания. Мне теперь нельзя умирать, мне нужно жить как можно дольше,
чтобы Родик не страдал и не мучился. Мне нельзя умирать… Завтра приедут Денис с
Юлей, а три дня назад у нас был Андрюша… При чем тут Андрюша?.. Мысли путаются…
Я не могу сосредоточиться… Коля, мама, папа, Бабаня… Мне не хватает воздуха, я
не могу сделать вдох… Родинька… Я куда-то падаю, падаю, падаю…»
Когда через какое-то время Родислав вошел в спальню, снял
халат, лег и привычно обнял жену, он даже не сразу понял, что Люба умерла.
* * *
– Ты все-таки сделал это, негодяй, – с упреком
произнес Змей, подползая к Камню. – Как ты посмел?
Ворон, убитый горем, не смог остаться с Камнем, ему нужно
было отвлечься и развеяться, и он улетел к своей подружке белочке. Теперь
Камень мог безбоязненно разговаривать со Змеем.
– Я тебя спрашиваю, мерзавец, как ты посмел? – с
угрозой в голосе повторил Змей. – Кто дал тебе право?
– Я хотел как лучше, – виновато пробормотал
Камень. – А как ты узнал?
Люба Романова должна была умереть вечером во время
футбольного матча, как раз тогда, когда российские игроки забили первый гол.
Именно так рассказал Ворон. В его повествовании Родислав, сидя возле умершей
жены, держал ее за руку и сокрушался, что так и не сказал ей ни разу о своей
любви. Ни разу за все годы, что они знали друг друга. Он плакал и говорил о
том, что только теперь понял, как сильно любит ее, и как ему жаль, что она его
не слышит.
И Камень не выдержал. Он забыл свои принципы, вернее, он не
забывал о них, но решил в данном случае пренебречь жесткими правилами и
подправить реальность. Ну совсем чуть-чуть. Никому от этого никакого вреда не
будет. Он быстро прикинул все варианты и решил, что реальность не сильно
пострадает, если Люба проживет на три часа дольше. Всего каких-то три часа, за
которые Родислав, может быть, успеет сказать ей те самые главные слова, которых
она от него за пятьдесят лет так и не дождалась. И тогда Люба умрет счастливой.
– Как узнал? – сердито переспросил Змей. – Да
элементарно. Я в том дне много раз был, пока мы сериал смотрели, я давно все
знал. А тут наткнулся случайно – смотрю: что-то не так, как раньше. И сразу все
понял. Зачем ты это сделал? Как ты мог?
– Ну а что я такого особенного сделал? –
огрызнулся Камень. – Три часа ничего не решали. Зато Люба теперь знает,
что Родислав ее все-таки любит, она умерла счастливой, а это дорогого стоит.
– Да ни черта это не стоит! – взорвался
Змей. – Ты что, не понимаешь, что только хуже сделал?
– Почему хуже? – растерялся Камень. – Кому
хуже?
– Да Любе, кому же еще! Она ушла бы спокойно, зная, что
позаботилась о Родиславе, как смогла, и теперь, избавившись наконец от постылой
больной жены, он вздохнет свободно и будет спокоен и доволен. Да, ей неприятно
так думать, но зато она за мужа не волнуется. А теперь что? Теперь, когда она
услышала от него, что он ее любит, она не может уйти с легким сердцем, потому
что знает, что он будет страдать, а не облегчение испытывать. Вот чего ты
добился своими дурацкими фокусами.
Камень удрученно молчал. Об этом он как-то не подумал.
Наверное, он и в самом деле плохо разбирается в людях.
– Я не хотел, чтобы так вышло, – виновато произнес
он. – Прости.
– Да при чем тут я-то? Чего ты у меня прощения просишь?
Ты перед Любой провинился. Теперь уж ничего не поделаешь.
– Я могу переделать, – предложил Камень. –
Сделаю, как было с самого начала. Хочешь?
– Да ну тебя, – Змей с досадой махнул
хвостом. – Переделает он. И что получится? Твой любимый Родислав не успеет
сказать Любе, что любит ее, и будет после ее смерти мучиться этим. Час от часу
не легче.
– Тогда я не понимаю, чего ты хочешь, – обиделся
Камень. – В моем варианте Любе плохо, в твоем – Родиславу. Что ты
предлагаешь?
– Я предлагаю, нет, я категорически настаиваю на том,
что нельзя соваться в жизнь реальных людей и распоряжаться ими, как
марионетками в кукольном театре. В их жизни, в реальности, есть свои
собственные законы, по которым строится их судьба. Родислав много крови Любе
попортил, и за это он должен быть наказан. Невозможность вернуть жену и сказать
ей, что он ее любит, – это и есть его наказание, и он этим должен мучиться
и от этого должен страдать. Это будет справедливо. Понял?
