– Кто это? – спросила Люба севшим голосом. –
Где мой сын?
– Ой-ой-ой, как много вопросов, – с ехидцей
ответил незнакомец. – Двадцать пять тысяч зеленых – и парень будет дома
живой и здоровый. И не вздумай ментам звонить, иначе получишь не сына, а его
голову. Сроку тебе – до девяти утра. В девять позвоню и скажу, куда принести
деньги. И без глупостей.
В ухо ударили гудки отбоя. Люба помертвела. Что делать? К
кому кидаться за помощью? Позвонить в милицию? Но Родик много раз ей
рассказывал, что в последние год-два появились новые разновидности
преступлений, в том числе и похищение людей, с которыми милиция пока бороться
не умеет, и все действия правоохранительных органов оканчиваются полным
провалом. Более того, он поведал ей о двух случаях, один из которых произошел в
Иркутске, а другой – здесь, в Москве, когда непрофессионализм милиционеров
привел к гибели похищенных. А вдруг, если она обратится сейчас в милицию, ей
попадутся такие же непрофессионалы и она больше не увидит Колю живым? При мысли
об этом у Любы оборвалось сердце и закружилась голова. Как плохо, что Родика
нет рядом, он бы знал, что делать. Но позвонить ему невозможно. А даже если бы
и было возможно, что он смог бы сделать оттуда, из Мадрида? Ни позвонить, кому
следует, ни держать руку на пульсе. Нет, придется, видно, разбираться самой,
без помощи мужа и милиции.
Она постаралась успокоиться, выпила сердечные капли,
подождала, пока пульс хоть немного выровняется, и позвонила Андрею Бегорскому.
Люба понимала, что звонить в час ночи в семейный дом, где растет маленькая
дочка, неприлично, но у нее не было выбора. Андрей – единственный, кто может
помочь хотя бы советом.
– Ты права, Любаня, – ответил Бегорский, выслушав
не особенно связный рассказ Любы. – На милицию надежды нет. Надо платить.
Я дам деньги.
– Ты с ума сошел! Мы не сможем отдать никогда! Это для
нас непосильная сумма.
– Не сможете – значит, не сможете. Сейчас надо думать
не об этом, а о том, чтобы спасти парня. Кто знает, в лапы к каким отморозкам
он попал. А вдруг его там мучают? Вдруг, если ты не принесешь деньги утром, ему
начнут пальцы или уши отрезать? Может быть, они сумасшедшие или садисты. Нет,
Любаня, даже и не думай. Если бы Родька был здесь, он бы точно знал, кому из
его коллег можно доверять, кто не напортачит и вытащит Кольку, а поскольку
Родьки нет, то самое умное, что мы с тобой можем сделать, это согласиться на их
условия. Я сейчас возьму деньги и приеду к тебе, мы дождемся их звонка утром и
поедем вместе.
– Ну что ты, Андрюша…
– Не спорь, – твердо сказал он. – Ты все
равно не сделаешь так, как надо. Я должен быть рядом.
Через час Андрей был в квартире Романовых. Если, переступив
порог, он едва узнал Любу, посеревшую и осунувшуюся от страха, то глядя на нее
на рассвете, он понимал, что видит перед собой совершенно другого человека, в
котором от прежней Любы не осталось вообще ничего. Перед ним сидела старуха с
падающими на лоб седыми прядями, опущенными плечами и с потухшим взглядом.
– Может быть, Коли уже нет в живых, – едва шевеля
губами, произнесла она. – В девять часов они позвонят, потребуют деньги, а
он уже мертвый. Андрюша, я не знаю, как это пережить. А ты знаешь?
– И я не знаю, – признался Бегорский. – Но
давай верить в то, что все обойдется. Мы заплатим эти чертовы деньги, и Кольку
нам вернут. Когда они позвонят, обязательно потребуй, чтобы тебе дали с ним
поговорить. Ни на что не соглашайся, пока не услышишь его голос.
– А если они не дадут с ним поговорить? Это будет
означать, что…
– Любаша, это может означать что угодно, в том числе и
то, что они просто дураки и не понимают: дать поговорить с заложником – это
обязательное условие любых переговоров. Мы же с тобой не знаем, в руки к каким
людям он попал. Может быть, это настоящие бандиты, которым не нужны осложнения
с милицией и которые никогда не пойдут на крайние меры, а может быть, это
просто молодые козлы, которые ничего этого не понимают и понимать не хотят. Они
получили человека, за которого собираются взять выкуп, и так обрадовались, что
у них все на мази, что упиваются собственной властью над тобой и над Колькой.
Давай смотреть правде в глаза: не исключено, что его бьют, над ним издеваются,
тебе не дадут с ним поговорить, но это еще ничего не значит. Надо верить в
благополучный исход. Ты правильно сделала, что не стала связываться с милицией,
они действительно пока не умеют справляться с такими ситуациями и могут только
напортить.
Он налил себе остывшего чаю и положил руки Любе на плечи.
– Любаша, тебе бы надо поплакать.
– Зачем? – она подняла на него глаза, полные муки
и отчаяния.
– Тебе станет легче. У тебя внутри все заледенело от
ужаса, а лед – он ведь твердый, то есть негибкий, а значит, может треснуть от
любого удара.
– От какого удара? – устало спросила Люба. –
Зачем ты меня пугаешь?
– Да я не пугаю тебя, дорогая моя, я готовлю тебя к
разговору с бандитами. Ты должна быть спокойной и собранной, чтобы точно
слышать каждое их слово, улавливать интонацию и быстро и правильно реагировать
на то, что они скажут. Если у тебя внутри будет лед, он разобьется и
рассыплется от малейшего твоего напряжения, и толку от разговора не будет. Ты
пойми, это очень ответственный момент, и к нему ты должна подойти в состоянии
максимальной боевой готовности.
– Ты меня как будто на бой провожаешь, – Любины
губы тронула слабая улыбка.
– А это и есть бой. Мы с тобой будем биться за жизнь
твоего сына. Это самый главный бой в твоей жизни. Я мог бы сам поговорить с
ними, когда они позвонят, но боюсь, что будет только хуже.
– Почему? Ты можешь сказать, что ты – отец, и с тобой
они будут разговаривать точно так же, как со мной.
– Не могу, Любаша. А вдруг Колька им сказал, что отец в
отъезде и дома только мать? Тогда они любой мужской голос будут расценивать как
голос работника милиции. Это будет означать, что ты не выполнила их условия, и
все моментально осложнится. Они разозлятся и злость свою начнут вымещать на
Кольке. Нам с тобой это надо?
– Нет. Ты прав, у меня внутри все каменное и
неподвижное. Но я не умею плакать от страха. От горя – умею, а от страха – нет.
У меня даже слез нет. У меня есть только бесконечный ужас и отчаяние. Если с
Колей что-нибудь случится, я этого не переживу.
– Если мы все сделаем правильно и спокойно, с ним
ничего не должно случиться. Давай, Любаша, сделай что-нибудь, ну хоть ванну
горячую прими. Скоро Лелька встанет, что ты ей скажешь? Правду?
– Боже сохрани! – испугалась Люба. – Леле
нельзя говорить такие вещи, она очень чувствительная и тонкая девочка. Надо
сделать вид, что все в порядке, накормить ее завтраком и отправить в институт.
– А как ты ей объяснишь мое присутствие? И почему ты
думаешь, что она не заметит, как плохо ты выглядишь?
– А что, в самом деле плохо? – поинтересовалась
Люба с полным безразличием в голосе.
