Она переключила кран на холодную воду и вздрогнула от
обжегших кожу струй. Постояла, сколько смогла вытерпеть, потом снова включила
горячую воду и снова холодную. Всё, теперь можно выходить. Люба с силой
растерлась белым махровым полотенцем, кожа покраснела и начала гореть. Бросила
взгляд в зеркало и поразилась произошедшей в ней перемене: она стала почти
такой же, какой была всегда. Почти… Седые пряди никуда не исчезли, и синяки под
глазами остались, но сами глаза уже не были потухшими, в них светились
сосредоточенность и решимость. Даже овал лица словно подтянулся. Она разобрала
руками волосы на пробор и внимательнее всмотрелась в свое отражение – давно
пора начать краситься, седых волос уже много, а теперь и новая седина
добавилась. Но цены в парикмахерских так взлетели! Была бы Тома рядом, она бы
сделала Любе чудесную головку, но сестра далеко.
Люба расчесалась, собрала отросшие волосы в тугой хвост на
затылке, перетянула аптечной резинкой, потом тряхнула головой, сняла резинку и
отыскала в стоящей здесь же косметичке пластмассовую французскую заколку,
которую Аэлла когда-то подарила Леле и которая уже года два, с тех пор как Леля
стала носить короткие стрижки, валялась без дела. Вот и пригодилась. Накинув
халат, Люба выскользнула из ванной, добралась до стоящего в прихожей гардероба
и достала брюки и темный глухой свитер. Ей отчего-то казалось, что в привычной
домашней одежде она будет расслабленной и не сможет поговорить по телефону с
похитителями так, как нужно. Из комнаты до нее донеслись голоса Андрея и Лели.
Значит, дочка проснулась и ждет своей очереди, чтобы занять ванную комнату. Интересно,
что ей сказал Андрей? Правду? Или все-таки пощадил девочку?
Одевшись, Люба вышла в большую комнату. Андрей расхаживал
взад и вперед, а Леля сидела на диване, сгорбившись и зябко кутаясь в шаль,
накинутую поверх ночной сорочки.
– Лелечка, иди, ванная свободна, – сказала
Люба. – Давай быстрее, уже двадцать минут восьмого, сейчас я сделаю
завтрак.
– Не торопись, мама, – глухим голосом откликнулась
дочь. – Я не пойду в университет. Я останусь дома.
– Почему? – всполошилась Люба. – Ты плохо
себя чувствуешь? Ты заболела?
– Мама, как я, по-твоему, должна себя чувствовать,
когда с моим братом произошло такое несчастье? – в голосе Лели послышался
вызов. – Я останусь дома и буду ждать. Я все равно ни о чем не смогу
думать, кроме Николаши, какие уж тут занятия. Университет не имеет значения,
когда в семье горе.
Люба собралась было что-то возразить, но внезапно вспомнила
смерть Евгения Христофоровича. Она тогда тоже прогуляла занятия в институте,
потому что нужно было быть рядом с Родиком, и никакие наказания за прогул не
казались важными и значимыми рядом с необходимостью помочь любимому и
поддержать его.
– Хорошо, – она согласно кивнула головой, –
оставайся. Но завтракать все равно надо. И умыться тоже надо. И одеться. Иди,
Лелечка, иди.
И снова она поймала себя на том, что собственные боль и ужас
как-то поблекли рядом с необходимостью утешить и поддержать дочь, защитить
своего ненаглядного детеныша. Опять получается, что Андрей оказался прав, он
сказал Леле правду, не стал ее щадить, и теперь Любе придется больше думать о
дочери и меньше – о собственных переживаниях.
За завтраком Леля была молчаливой и печальной и почти ничего
не ела, Любе тоже кусок в горло не лез, а Андрей поел с завидным аппетитом и не
уставал нахваливать оладьи с яблоками.
– Девчонки, вы ведете себя совершенно
неправильно, – говорил он. – У нас будет тяжелый день, пока
непонятно, как он будет складываться, но силы нам всем точно понадобятся. Ешьте
как следует.
Но Леля все равно вяло ковыряла в тарелке ножом и вилкой, а
Люба послушно запихивала в себя оладьи, не ощущая ни вкуса, ни запаха.
Телефонный звонок раздался без четверти девять. Андрей
взглянул на часы и усмехнулся:
– Не терпится им. Иди, Любаша, ответь.
Люба глубоко вздохнула, мысленно повторила про себя: «Не
нервничать, ничего не перепутать. И обязательно потребовать, чтобы дали
поговорить с Колей. Ни в чем не уступать, настаивать на своем».
– Ну и как наши дела? – осведомился
звонивший. – Собрали денежки?
– Да.
– Ну тогда запоминай, мамаша…
– Нет, я ничего не буду запоминать, пока не поговорю с
сыном.
– А больше ты ничего не хочешь?
– Больше ничего. Только разговор с сыном. Я должна быть
уверена, что с ним все в порядке. Иначе денег не будет.
– Ты смотри, она еще условия нам ставит! – весело
удивился похититель. – Или ты такая храбрая, потому что у тебя на хребте
менты висят? Так ты имей в виду, если ментов наведешь – сына живым не увидишь.
Я перезвоню.
Люба растерянно положила трубку и обернулась к стоящему
рядом Бегорскому.
– Отключились… Он, наверное, рассердился… Я как-то не
так с ним разговаривала… Я все испортила, да?
Андрей ласково обнял ее.
– Успокойся, Любаша, ты все сделала правильно. Но этот
похититель же не полный идиот, он не станет долго с тобой разговаривать, потому
что не может быть уверен, что рядом с тобой не стоит опер. Если твой телефон
подключили к аппаратуре, то он не будет рисковать тем, что его звонок могут
засечь. Он будет звонить несколько раз через короткие промежутки времени, но из
разных автоматов. А если он звонит из автомата, то понятно, что Коли рядом с
ним нет. Ему нужно его доставить к телефону, чтобы выполнить твое требование.
Вот посмотришь, минут через десять-пятнадцать будет следующий звонок.
И опять Андрей Бегорский оказался прав, звонок последовал
очень скоро.
– На, поговори с сыночком, – буркнул похититель.
Сердце у Любы замерло. Что она сейчас услышит? Слабый голос
избитого и истерзанного сына? Она этого не вынесет, умрет в тот же момент. Нет,
надо держать себя в руках, надо во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило.
– Мама? – послышалось в трубке.
Мама. Не «мать», как обычно, а «мама». Наверное, ему очень
плохо и очень страшно, ее маленькому Николаше, ее солнышку, ее сокровищу.
Плохо, страшно и, может быть, больно.
– Коля, как ты? Как с тобой обращаются? –
срывающимся голосом спросила Люба.
– Я в порядке, мам. Только сделай так, чтобы меня
побыстрее отпустили, ладно? – голос сына был необычно тихим и слабым, и
Люба чуть не расплакалась, но постаралась сдержаться.
– Коленька, мы нашли деньги, мы заплатим, ты там
держись и ничего не бойся, мы сделаем все, чтобы тебя отпустили как можно
скорее. Ты…
Но в трубке уже раздавался насмешливый голос одного из
похитителей.
– Хватит, мамаша, поговорили – и будет. Ждите,
перезвоню. И чтобы без глупостей.
– Ну вот видишь, – сказал Андрей, когда Люба
положила трубку, – я же говорил, они будут звонить в несколько приемов из
разных автоматов, чтобы их не засекли. Как Коля?
