– Завтра срок выплаты зарплаты Раисе, сиделке Лизиного
сына, надо передать ей деньги. Я обычно сама это делаю. У Родика не будет
времени. Кому я могу еще это поручить? Никто ведь не знает, что мы ей платим,
ни Колька, ни Леля, только мы с Родиком, ты и Аэлла.
– Вот пусть Алка и передаст ей деньги.
– Но для этого мне нужно встретиться с Аэллой и отдать
ей конверт…
– Ничего, – усмехнулся Андрей, – из своих
заплатит, она у нас девушка не бедная, двести рублей насобирает. Вы ведь двести
платите?
– Двести, – подтвердила Люба, в очередной раз
поразившись цепкой памяти Бегорского.
– Когда вернешься из Нижнего – отдашь Алке. И выбрось
это из головы, Алке я тоже сам позвоню, не трать на это время и силы. Что еще?
– Вещи надо собрать, – пробормотала растерявшаяся
Люба. – Я же не могу ехать в том, в чем пришла на работу. Дома надо еду
приготовить на несколько дней, чтобы Леля с Николашей голодными не сидели.
Родик, конечно, захочет приехать на похороны, но неизвестно, отпустят ли его с
работы. Если он не поедет, надо приготовить ему рубашки, носки, белье, он сам
ничего не найдет. А если поедет, то собрать его вещи, он сам не сможет
собраться, обязательно что-нибудь забудет. Я до сих пор во все командировки его
собираю.
– Разбаловала ты его, – проворчал
Бегорский. – Ладно, сейчас я выясню насчет самолета и билетов, если что –
дам тебе машину, сгоняешь домой за вещами. Оставайся в моем кабинете и звони,
куда там тебе надо. Нечего по таким вопросам с рабочего места звонить, у тебя
там ушей больше, чем тараканов. Если надумаешь Ларису Ревенко привлекать к
решению своих проблем – не стесняйся, я дам указание, ее отпустят. А Родьке я
сейчас позвоню, насчет этого не беспокойся.
– Спасибо.
Бегорский вышел, а Люба собралась с мужеством и набрала
номер отца. Николай Дмитриевич долго молчал, услышав печальную новость, а потом
тихо заплакал. И Люба не знала, что для нее сейчас страшнее: гибель Тамариного
мужа и горе сестры или вот эти тихие и беспомощные слезы отца, ее папы,
генерал-лейтенанта, жесткого, мужественного, непримиримого и бескомпромиссного,
папы, которого она всю жизнь любила, уважала и боялась и который всегда был для
нее примером стойкости и силы. Даже на похоронах мамы он не уронил ни слезинки,
а на следующий день вышел на службу, несмотря на гипертонию. Впервые Люба
Романова поняла, что отец, которому в январе исполнится семьдесят шесть лет, не
только стареет годами, но и слабеет душой. И это было едва ли не так же
страшно, как постигшая их семью трагическая утрата.
– Когда ты едешь? – спросил отец.
– Сегодня. Андрюша Бегорский обещал помочь с билетом.
Не знаю, как получится, поездом или самолетом.
– Ты одна поедешь? Без Родислава?
– Папа, я пока ничего не знаю, я еще не разговаривала с
Родиком. Может быть, его со службы не отпустят.
– А дети? Ты им сказала? Все-таки Григорий их дядя. Они
поедут в Нижний?
– У Лели занятия, Коля работает. Не знаю, смогут ли
они… Папа, разве это важно? Ты мне лучше скажи: ты сам хочешь ехать на
похороны? Если да, то имей в виду: я собираюсь тебя отговаривать. У тебя
давление, тебе нельзя волноваться. Тамаре и без того трудно сейчас, а
представь, что будет, если ты там свалишься и, не дай бог, попадешь в больницу.
– Ты уверена, что я не нужен Тамаре?
В этом Люба не была уверена. Конечно, если папа приедет на
похороны ее мужа, Тамаре будет приятно… Господи, что за чушь лезет в голову!
Что Тамаре может быть приятно в такой момент? Для нее сейчас все черно и
беспросветно, и, уж наверное, меньше всего ее интересует, приедет ли ее отец.
Или интересует? Мы помним, кто в тяжелый момент оказался рядом, или по
сравнению с нашим горем все это выглядит мелочами, не стоящими того, чтобы
обращать на них внимание и помнить о них? Люба попыталась вспомнить, кто из
родных и друзей пришел на похороны мамы Зины, но безрезультатно. Она помнила
морг, гроб с телом, кладбище, могилу, комья земли и страх за отца, стоявшего
очень прямо, с окаменевшим лицом, за которым пряталась такая боль, что Любе
казалось – он сейчас упадет замертво прямо в мамину могилу. Кто был в толпе
провожающих маму Зину? Кто пришел домой на поминки? Это напрочь стерлось из
памяти. Если отец поедет в Нижний, раздавленная горем Тамара может этого даже
не заметить, зато если он останется дома, Любе не придется волноваться о нем и
каждые полчаса измерять ему давление. С другой стороны, отец и дома, в Москве,
может так распереживаться, что выдаст гипертонический криз, а рядом никого не
будет. В Нижнем он хотя бы будет постоянно на глазах у дочерей, и первую помощь
в случае надобности ему окажут вовремя. Может быть, не стоит его отговаривать?
– Папа, ты нужен Тамаре, она очень любит тебя и
нуждается в тебе и в твоей поддержке. Но речь сейчас не о ней, а о тебе, о
твоем здоровье. Тамаре не будет лучше, если ты приедешь и заболеешь.
– Я не заболею, – твердо произнес генерал
Головин. – Тамара должна знать, что рядом с ней вся ее семья. Мы все
должны быть с ней. И твои дети тоже. Знаю, ты сейчас начнешь говорить, что Леля
очень чувствительная и ей нельзя на похороны, но мне кажется, пора прекращать
ее щадить. Вы с Родькой пылинки с нее сдуваете и превратили девчонку в
беспомощную мимозу, до которой даже дотронуться нельзя. Как она жить-то будет?
До самой старости под вашим крылом? И про Колькину работу ничего слышать не
хочу. Похороны близкого родственника всегда были уважительной причиной для
того, чтобы не выйти на работу. Если с этим проблемы, дай мне телефон
Колькиного начальства, я сам им позвоню и вправлю мозги.
«Только этого не хватало! – устало подумала
Люба. – Дед не знает, чем на самом деле занимается его внук. Он, наверное,
умер бы на месте, если бы узнал о том, что Кольку выгнали из института, что он
кооператор, варит джинсу, проигрывает огромные деньги в карты и ворует у
собственных родителей. Папа думает, что Колька по собственному убеждению не
стал после армии восстанавливаться в институте, где его ждали с распростертыми
объятиями, что он стремится быть самостоятельным, где-то работает и ведет себя,
как примерный сын, брат и внук. И нечего Коле делать в Нижнем, не приведи
господь, напьется или найдет какую-нибудь картежную компанию, пропадет в ней на
двое-трое суток, а потом явится избитый и обобранный. Или у Тамары что-нибудь
украдет. Нет уж, пусть в Москве сидит».
– Коля сегодня утром уехал в командировку, –
солгала она. – Если он позвонит домой, Леля ему скажет, что случилось, и
он приедет к Тамаре, если сможет. Правда, если мы все уедем и дома никого не
будет, то он ничего не узнает.
– Не в каменном веке живем, – проворчал Николай
Дмитриевич. – Телефон пока еще не отменили. Позвони Кольке на работу и
попроси, чтобы с ним связались и все ему передали.
– Хорошо, – пообещала Люба.
Ладно, сына она, кажется, выгородила, теперь осталось решить
вопрос с Лелей, которую Люба тоже не хотела везти на похороны. Она договорилась
с отцом, что тот приедет вместе с Родиславом, и взяла с него твердое обещание
постоянно измерять давление, при необходимости сразу же принять лекарство и ни
в коем случае не ехать при малейших признаках надвигающегося нездоровья.
