– Ну и какая связь между этой кучей и тем, что они
дочку в круиз с собой не сильно звали? Я что-то не понял.
Ворон подскакал поближе и изо всей силы тюкнул Камня клювом
в бок.
– Да что ж ты такой тупой-то! – с досадой
воскликнул он. – У них же Николаша! А у Николаши финансовые амбиции,
авантюрные замашки и сомнительные знакомые. Забыл, что ли? Разве можно такому
сыночку показывать реальный масштаб своих доходов? Ему же в голову черт знает
что может прийти! Мало тебе одной инсценировки похищения? Это он тогда еще
относительно небольшую сумму вымогал таким хитрым способом. А если он узнает,
сколько на самом деле зарабатывает его папаша, то вообще может в разнос пойти.
Или скажет своим дружкам, что у него папа богатенький, и те пакость
какую-нибудь удумают, например похитят уже самого Родислава или даже Любу, и на
этот раз не понарошку, а по-настоящему. Это ж девяносто пятый год, самый разгул
бандитской преступности. Одним словом, от сына доходы надо во что бы то ни стало
скрывать. И от дочери желательно тоже, потому что ей ведь невозможно объяснить,
что ее родной брат – подонок и негодяй, она считает его нормальным приличным
человеком, а с ее страстью к страданиям говорить ей правду про Николашу ну
никак нельзя, деточка расстроится и будет плакать, она же такая тонкая и
чувствительная, так сильно все переживает, так близко к сердцу все принимает.
Поэтому если Леля поедет с ними в круиз, то потом непременно расскажет брату,
на каком роскошном лайнере они катались по Средиземному морю в каютах класса
«люкс». А братец сделает соответствующие выводы и быстро поймет, что предки
водят его за нос. Так что лучше уж пусть Леля ничего не знает.
«Надо же, как любопытно у людей иногда складывается, –
озадаченно подумал Камень. – Чтобы скрыть что-то от сына, приходится
скрывать и от дочери. Одна ложь порождает другую. Сначала скрывали только от
деда, потом начали скрывать от сына, а теперь и до Лели дело дошло. Кто
следующий?»
* * *
В последний рабочий день перед отпуском Люба открыла шкаф в
своем кабинете и в ужасе уставилась на груду пакетов и свертков, которые нужно
сегодня унести домой. И как они успели накопиться в таком количестве? Вроде
покупала по одной-две вещи, то сарафанчик, то платьице, то бриджи, то
купальник, то плавки для Родислава, то какие-то маечки и футболочки – а
набралась огромная куча, которую в двух руках не унести.
К долгожданному круизу Люба начала готовиться, как обычно,
загодя, еще в феврале, сразу после дня рождения, на котором Родислав
торжественно объявил ей, что полученные им дивиденды позволяют осуществить
мечту и поехать на лайнере по Средиземному морю. Еще не были заказаны путевки,
а она уже начала делать покупки, чтобы в круизе выглядеть не хуже других.
Разумеется, об одежде из Лужников или с Рижского рынка не могло быть и речи,
все только дорогое, фирменное. Люба Романова, до сорока девяти лет покупавшая и
носившая, если не считать подарков Аэллы, только дешевую и не очень хорошо
сшитую одежду, радовалась, как девчонка, глядя на себя в зеркало в примерочных
и ловя восхищенные и завистливые взгляды покупательниц и одобрительные –
продавцов. Но все эти роскошные шмотки нельзя было приносить домой, чтобы они
не попались на глаза Николаше, который очень хорошо разбирался в ценах на
фирменные вещи и моментально сопоставил бы масштаб расходов с декларируемым
уровнем доходов. Точно так же нельзя было принести и оставить дома авиабилеты
бизнес-класса до Стамбула, откуда уходил лайнер, и путевку, в которой черным по
белому указан класс каюты. Все это лежало до поры до времени в служебном сейфе
Родислава. Коле было объявлено, что родители летят дешевым чартерным рейсом в
эконом-классе и плывут в самой обыкновенной двухместной каюте.
Как же всю эту кучу барахла унести домой? И сделать это надо
непременно сегодня, потому что завтрашний день отведен на сборы, а послезавтра
им уже улетать. Родислав уехал на деловую встречу, которая должна, если все
пойдет гладко, закончиться в ресторане, а Люба с утра совсем забыла о лежащих в
шкафу пакетах, иначе можно было бы загрузить их в багажник автомобиля. Что же
делать? Придется просить Андрея дать разгонную машину.
– Я сам тебя отвезу, – сказал Бегорский, – я
как раз собирался уходить. А тебе, красавица, давно пора права получать и самой
ездить, теперь у вас денег достаточно, чтобы купить вторую машину.
Вторую машину! Люба горько усмехнулась про себя. Какая
вторая машина может быть с таким сыном, как их Колька! Да и водить она не
может, с ее-то язвой, о которой никто не знает. Приступы начинаются неожиданно,
и ей совсем не хочется, чтобы боль скрутила ее в тот момент, когда она сидит за
рулем.
– Что ты, Андрюша, – улыбнулась она, – куда
мне за руль садиться, мне через полгода пятьдесят стукнет, поздно уже.
– Не говори глупости! Почему поздно? Пятьдесят – это не
возраст, это так, детский сад. Старость начинается в девяносто лет, я в
какой-то статье прочитал. А пока тебе нет девяноста, ничего еще не поздно.
Люба промолчала, надеясь, что тема исчерпана, но Андрей
упрямо вернулся к ней, когда они уже ехали на Юго-Запад, к дому Романовых.
– Когда вернешься из отпуска, я отправлю тебя к
хорошему инструктору по вождению, у меня есть очень толковый знакомый, который
будет с тобой заниматься, когда и где тебе удобно. Правда, он дорого берет, но
ты теперь можешь себе это позволить. И в нормальную автошколу тебя определю.
Будешь к своему юбилею при правах и при новом автомобиле. Я поговорю с Родькой,
подам ему идею, пусть сделает тебе подарок.
– Не нужно, Андрюша.
– Нужно. Я знаю, что говорю.
– Не нужно, – тихо повторила Люба. – Ты забыл
про Колю. Если мы купим вторую машину, он сразу все поймет. Пусть лучше Родик
поменяет наши старенькие «Жигули» на иномарку, такие траты можно оправдать, в
конце концов, можно сказать, что мы взяли в долг. А вторая машина – это излишество.
Я прекрасно езжу на метро, когда Родик меня не возит.
Бегорский недовольно покосился на нее и снова перевел взгляд
на суетящиеся на дороге автомобили.
– Слушай, Любка, тебе самой не надоело жить в
постоянном вранье? – в его голосе Любе почудилась какая-то брезгливость, и
она почувствовала, как запылали щеки. – Вы все время врете и
выкручиваетесь, чтобы никто не узнал о Лизе и ее детях, чтобы твой отец не
узнал о Колькиных выкрутасах, чтобы Колька не узнал о ваших доходах, чтобы
Лелька не узнала правду о брате. Вам самим не надоело так напрягаться? Скажите,
наконец, всем правду, пусть уже все всё узнают, и вздохните спокойно. Снимите
Кольке отдельное жилье, пусть живет один и не морочит вам голову, и перестаньте
о нем беспокоиться. И Лельку отселите, она уже взрослая девица, институт
закончила, пусть живет сама, нечего над ней трястись как над хрустальным
цветком. Вам с Родькой нужно сделать две вещи: перестать врать и оторваться от
детей. Тогда вы сможете жить нормально.
– Андрюша, ты сам не понимаешь, что говоришь, –
мягко возразила Люба. – Если мы перестанем говорить неправду и все
скрывать, это разрушит всю нашу жизнь. Папа не выдержит, и мы можем его
потерять, а я хочу, чтобы он дожил свой век спокойно и радостно. Лелька не
сможет смириться с грубой и неприятной правдой, она и без того из-за всего
переживает и страдает. Про Колю я уж не говорю, мне одного похищения хватило на
всю оставшуюся жизнь. Ты же знаешь, что он сложный мальчик.
