– Я могу понять, что нынешние воззрения порицают
насильственное свержение власти, – говорил он, придя 7 ноября в гости к
дочери и зятю. – Я даже готов смириться с тем, что коммунисты, сделавшие
эту революцию, сегодня не в чести. Но почему надо переименовывать этот день?
Почему надо вычеркивать его из истории? Что, история от этого станет другой?
Переименуем праздник – и как будто никакой революции не было? Что за бред? Я уж
не говорю о том, что переименование праздника Великого Октября – это верх
неблагодарности.
– Почему? – удивилась Люба.
Она действительно не понимала, о какой благодарности может
идти речь.
– Потому что все, кто сегодня у власти, родились после
революции.
– И что?
– А то, что если бы революции не было, то они не
родились бы. Их бы просто не было на свете. Жизнь была бы другой, социальное
устройство другое, и их родители просто не встретились бы, неужели непонятно? А
даже если и встретились бы, то у них родились бы совсем другие дети, потому что
зачаты эти дети были бы в другие дни и в других условиях. Поэтому каждый из
ныне живущих должен быть благодарен любому событию из прошлого, потому что
каждое такое событие привело нас к той жизни, которой мы сейчас живем. Если уж
на то пошло, то без той революции ваш Ельцин не был бы сейчас президентом
великой страны, даже если бы ухитрился все-таки родиться.
– Папа! – Люба не могла скрыть изумления. –
Откуда такие мысли? Ты никогда раньше не говорил ничего подобного. Я даже не
предполагала, что ты можешь так рассуждать.
– Как – так? – нахмурился Головин.
– Ну… – Она замялась. – Так интересно.
Нетривиально.
И тут же прикусила язык. Получается, она сейчас сказала
своему отцу, что до этой минуты считала его тривиальным и неинтересным
человеком.
– А ты что же, не согласна со мной?
– Почему же? Согласна. Только все равно это как-то…
необычно для меня. Но ты прав, конечно.
Николай Дмитриевич возмущался еще три дня, пока не настал
День милиции и не прогремел взрыв на Котляковском кладбище, в результате
которого погибли тринадцать человек и около восьмидесяти получили ранения.
– Это плевок в лицо всей милиции! – бушевал
Головин. – Это полный беспредел! Это откровенная демонстрация
превосходства бандитского мира и его уверенности в собственной безнаказанности.
Телефонная трубка вибрировала в руках Любы – отец изливал
свой гнев по телефону. Она слушала отца и не слышала. Сегодня ровно год… Ровно
год назад, тоже в День милиции, позвонил Коля и сказал, что у него неприятности
и он должен уехать, скрыться. Прошел год. Целый год. Это много или мало? За
целый год – только один звонок от сына, в котором Коля предупредил, что звонить
в ближайшее время не будет. Сколько это – ближайшее время? Год? Два? Десять?
Только бы на секунду услышать его голос, чтобы точно знать: он жив. И кажется,
что больше ничего для счастья не нужно. Все остальное у нее есть: жив папа,
есть пусть и не любящий, но любимый муж, есть дочь, есть сестра, есть крыша над
головой, есть деньги, чтобы ни в чем себе не отказывать, по крайней мере в
самом необходимом, есть интересная работа. Правда, здоровье подкачало, но язва
– это ерунда, с ней живут долгие годы и не умирают. Все есть у Любы Романовой,
чтобы быть счастливой. Одного не хватает: уверенности, что с сыном все в
порядке. Теперь, спустя год, она согласна была даже не видеть его и не слышать,
только бы знать, что он жив и здоров. Что он есть. Что он где-то ходит и дышит.
В этот день, в эту самую минуту Любе пришло в голову
поговорить с Аэллой. Она едва дождалась, пока Николай Дмитриевич перестанет
возмущаться и распрощается с ней, и тут же набрала номер подруги. Как хорошо,
что появились мобильные телефоны, теперь можно человека найти, где бы он ни
находился и чем бы ни занимался.
– Мне нужно с тобой встретиться, – начала Люба.
– Не вопрос. Сегодня я уже не смогу, у меня весь день
расписан. Как насчет завтра?
– Завтра – так завтра. В котором часу?
– Давай в три, у меня будет окно.
– Аэлла, я на работе. А вечером нельзя?
– Слушай, – забеспокоилась вдруг Аэлла, – у
тебя что-то случилось? Почему надо встречаться? Скажи по телефону.
– Нет, – отказалась Люба, – это не телефонный
разговор.
– Хорошо, тогда в девять у меня.
Люба в первый момент заколебалась: примерно в это время
обычно возвращается Родислав, и кто же накормит его ужином, если ее не будет
дома? На Лелю надежды никакой, во-первых, неизвестно, где она будет в это
время, а во-вторых, даже если она окажется дома, то непременно что-нибудь забудет
или сделает не так, она указания матери слушает вполуха и никогда ничего из
домашних дел не делает как следует, бытовые хлопоты кажутся ей слишком
приземленными и недостойными человека, посвятившего себя великой английской
поэзии. Но то, ради чего Люба задумала встретиться с Аэллой, пожалуй, стоило
неполноценного ужина для мужа и дочери.
Весь следующий день она мучилась сомнениями: сказать ли
Родиславу, куда и зачем она отправится вечером и почему ее не будет дома, или
придумать какую-нибудь вполне нейтральную ложь вроде косметического салона или
дня рождения коллеги по прежней работе. Как он отнесется к ее замыслу? И самое
главное: если он ее не одобрит, то где взять деньги? В конце концов она не
выдержала и около пяти часов позвонила мужу.
– Родинька, ты занят? Я могу к тебе зайти?
– Конечно, – обрадовался он, – это очень
кстати, у меня к тебе есть вопросы.
Люба спустилась с шестого этажа, где располагался кабинет
главного бухгалтера, на четвертый, где сидели Бегорский и все его заместители и
главные консультанты.
– Андрюха хочет прикупить парочку животноводческих
хозяйств, – начал Родислав, едва Люба переступила порог. – Он
считает, что мы не можем больше зависеть от поставщиков мяса и птицы, которые
постоянно взвинчивают цены и нарушают сроки поставок. Он хочет, чтобы у нас
было собственное сырье.
– Он уже что-то конкретное присмотрел или это пока на
уровне разговоров? – спросила Люба.
– Да, у него есть на примете три фермы, где разводят
коров, и две птицеводческие, он хочет, чтобы я проработал вопрос и прикинул,
какие из них имеет смысл приобрести, чтобы потом не поиметь на свою голову кучу
проблем с местными «крышами». Тут мне все понятно, я знаю, как действовать. Но
мне хотелось бы получить твои консультации. А еще лучше, чтобы ты поехала
вместе со мной посмотреть эти хозяйства, у тебя глаз острый, и людей ты хорошо
чувствуешь. Ты же знаешь, – Родислав обезоруживающе улыбнулся, – я
доверчив, как лох педальный, ни хрена в людях не разбираюсь.
– Не наговаривай на себя, – улыбнулась в ответ
Люба. – Ты разбираешься в людях лучше многих других. Но я, конечно, поеду
с тобой, если тебе это принесет хоть какую-то пользу.
