– Ладно, – вздохнул он, – давай хоть так.
Люба принесла бокал с водой, Леля произнесла тост, теплый,
проникновенный, очень добрый, полный любви к родителям и благодарности им за
то, что дали ей жизнь и подарили чудесное детство и юность. Отдельно
поблагодарила за прекрасный подарок – деньги на ресторан, потому что эти деньги
позволили ей отпраздновать свой день рождения именно так, как она мечтала, и
пригласить именно тех людей, которых ей хотелось бы видеть рядом с собой в этот
день. Люба была растрогана чуть не до слез, Родислав растаял от умиления. Да, с
сыном им не повезло, но зато дочь удалась!
Чокнулись, выпили, посидели еще немного и разошлись. Пора
спать, завтра рано вставать на работу. Родислав тут же разложил диван и
завалился в постель, а Люба отнесла на кухню грязную посуду и принялась, как
обычно, наводить порядок. Она не ляжет, пока не вымыт последний стакан и не
стерта с пола последняя случайная капля воды.
Ее одолевали грустные мысли. Дочери уже двадцать пять, сыну
тридцать два, ей самой пятьдесят один. Вроде бы не так уж много, если не
оглядываться назад и ограничиваться только взглядом в зеркало. Для пятидесяти
одного года она выглядит очень даже ничего, особенно в одежде. Да, сын
неизвестно где, да, муж не спит с ней уже много лет, и у него есть другие дети
от другой женщины, но во всем остальном ее жизнь не дает повода для жалоб. Отец
жив, сестра в порядке, чудесная дочь, и деньги теперь есть, и работа
интересная. Чего еще желать? Может быть, только квартиру побольше, очень уж
Любе надоело жить и спать в большой комнате, бывшей гостиной. Можно было бы,
конечно, устроить спальню в Колиной комнате, как это было когда-то, но такой
шаг означал бы некую окончательность в признании мысли: Коля больше не
вернется. А этого Люба допустить не может. Она ждет его, ждет каждый день,
каждую минуту, ждет если не прихода его, то хотя бы телефонного звонка, хотя бы
звука его голоса, произносящего: «Мать, у меня все в порядке, я на днях
возвращаюсь». Она ловит себя на том, что, сидя в машине, постоянно вглядывается
в идущих по улицам людей, и ей то и дело кажется, что она видит сына, и она
вздрагивает, обмирает и уже открывает рот, чтобы попросить водителя
остановиться, и осекает сама себя, разглядев: это не Коля. Просто похож. А
иногда даже и не похож вовсе. Просто очень хочется его увидеть, вот зрение и
подводит, послушно идет на поводу у слепого безумного желания.
А как хорошо было бы иметь большую квартиру, и чтобы папа с
Тамарой жили вместе ними, и все были бы рядом, в одних стенах, за одним столом,
и все на виду, все под крылом, и ни о ком не нужно беспокоиться. И Тамаре стало
бы полегче, все-таки хозяйство оставалось бы на Любе, это даже не обсуждается.
И можно было бы по вечерам, уложив всех спать, сидеть с сестрой, как когда-то,
и все-все-все обсуждать, всем делиться, обо всем разговаривать. Какой же должна
быть такая квартира? Общая гостиная, комната Лели, комната Коли, спальня Любы и
Родислава, по отдельной комнате папе и Тамаре – всего выходит шесть комнат.
Нет, это невозможно. Таких квартир не бывает. А если и бывают, то у Родика нет
таких денег. Если бы продать две квартиры, тогда другое дело, тогда денег могло
бы хватить на новую, большую, улучшенной планировки, такие теперь строят во
множестве, но ведь папа ни за что не согласится продавать свою квартиру. И
переезжать из нее он не захочет. Так что все эти соображения останутся только
мечтами. Да и как переезжать, пока Коли нет? Это неправильно. Хотя почему это
неправильно – Люба не смогла бы объяснить. Просто она так чувствовала. В их
квартире будут жить другие люди, но это же не катастрофа, можно оставить им и
свой новый адрес, и новый номер телефона, и все номера мобильников, которыми
обзавелись Романовы уже после бегства сына. Коля не потеряется, если захочет
что-нибудь сообщить или соберется возвращаться. В конце концов, рабочие
телефоны Любы и Родислава остались прежними, и родителей Николаша всегда сможет
разыскать. А на втором этаже их дома по-прежнему живет Лариса, у которой,
разумеется, будут все их новые координаты. Но все равно Любе казалось, что
переезжать означало бы окончательно вычеркнуть сына из их жизни.
«Что за мысли? – упрекнула она себя, стоя под
душем. – О новой квартире речь вообще не шла ни разу. Родик даже разговора
такого не заводил. Откуда у меня в голове появляются эти идеи? Может быть, мне
захотелось перемен? Как лошади, которая застоялась в стойле. А какие перемены
могут быть в моей жизни? Новая работа? Ни за что! Нигде мне не будет так
спокойно, как под руководством Андрюши, и так интересно, потому что у него все
время появляются новые проекты. Новый муж? Любовник? Невозможно. Мне не нужен
никто, кроме Родика. Новое семейное положение тещи или свекрови, а в
перспективе – бабушки? Непохоже, что это возможно, во всяком случае, в
ближайшее время. Новый внешний вид? Не получится, Томка перепробовала на мне
все мыслимые и немыслимые стрижки, которые только возможны с моими волосами,
так что принципиальной новизны мы не добьемся, с теми или иными вариациями, но
все уже было. Поменять стиль одежды? Надеть короткую юбку с длинным пиджаком,
как теперь модно, и какого-нибудь экстремального цвета, например желтого с
черным? Нет, это не выход. Когда тебе за пятьдесят, носить короткие юбки глупо,
хотя ноги еще позволяют, слава богу. И потом, этой новизны хватит максимум на
неделю. Неужели единственным вариантом остается перемена жилья? Наверное, мне
действительно хочется чего-то другого, чего-то нового, вот я и начала думать о
квартире».
Она улыбнулась сама себе и стала вытираться перед зеркалом.
Какие любовники? Она что, с ума сошла? Без одежды ее тело выглядит ужасно. Ну,
может, и не совсем ужасно, но в любом случае не так, как должно выглядеть тело
женщины, которую можно желать. Ей уже пятьдесят один, ни о каких переменах в
личной жизни не может быть и речи. Да и не нужны ей, в сущности, эти перемены.
Родик рядом, он каждый день возвращается к ней, они спят в одной постели, хоть
и под разными одеялами, они вместе работают, они живут под одной крышей, у них
общие друзья и общие проблемы. Он – ее муж, любимый муж. Вот что главное.
Любовники какие-то… Надо же, какая бредятина в голову приходит!
* * *
Змей появился, как всегда, неожиданно. Камень решил
изобразить обиду: ну что это такое – пропал внезапно, не предупредил, не
попрощался, ничего не объяснил. Друзья так не поступают. Змей с тонкой усмешкой
выслушал претензии и ничего не ответил. Повисло молчание, которое испугало
Камня. Если играть в молчанку с Вороном он не боялся и всегда выигрывал
поединок, то со Змеем этот фокус не проходил. Камень признавал его
превосходство, и молчать с достоинством не удавалось.
– Но ты хотя бы что-нибудь посмотрел в рамках нашего
общего проекта? – спросил он, стараясь придать голосу как можно больше
страдальческого миролюбия.
– А как же! Я посмотрел ранние годы Лели
Романовой, – ответил Змей спокойно, словно ничего не случилось.
– А зачем? – удивился Камень, тут же забыв о своих
обидах.
– Захотелось понять, почему она такая получилась. С девочкой
явно что-то не в порядке, слишком много спеси, снобизма. Откуда? Ни в матери,
ни в отце, ни в бабушках этого не было. Нормальная семья, все веселые,
трудолюбивые, все нормальные, а у девчонки вечная и непреходящая мировая
скорбь. Может, был какой-то эпизод, который Ворон пропустил? Вот я и решил
посмотреть.
