– Поняла, – ответила Люба, едва шевеля
непослушными губами.
Она не могла поверить в то, что услышала. Значит, они с
Родиком не были ни в чем виноваты перед семьей Ревенко. И все их угрызения
совести были напрасными. И можно было не заботиться о Татьяне Федоровне и ее
внучке, не тратить на них деньги, время и душевные силы, не мучиться непреходящим
чувством вины. Можно было не считать копейки и не отказывать себе в самом
необходимом, оплачивая репетиторов для Ларисы и покупая ей одежду. Можно было
последние восемнадцать лет прожить совершенно иначе, легче, спокойнее,
благополучнее.
Любе понадобилось минут двадцать, чтобы прийти в себя и
найти в себе силы поговорить врачом. Эти двадцать минут она провела в
больничном коридоре, сидя на обтянутой дерматином скамейке. Дерматин в
нескольких местах прорвался и свисал лоскутами, обнажая грязно-белую изнанку.
– Речь идет о днях, – произнесла врач, не
отрываясь от медицинской карты, в которую она что-то записывала. –
Готовьтесь к худшему. Прогноз неблагоприятный.
И столько спокойствия и усталости было в этих словах, что
Люба сразу поверила: всё. Ее даже не покоробило безразличие, с которым врач
произнесла свой вердикт. Врачам не безразлично, что происходит с больным.
Просто они привыкли ко всему. И очень устали.
Она вернулась на работу и до самого вечера боролась с
искушением немедленно поговорить с Родиславом. И останавливала себя: не нужно,
это выбьет его из колеи до конца дня, а ему надо сохранять спокойствие и ясную
голову для проведения встреч и переговоров. После дефолта холдинг Бегорского
покачнулся, но устоял благодаря принятым заранее мерам и разработанной на
случай кризиса стратегии. Правда, сильно пострадали многие контрагенты компании
– торговые предприятия и оптовые фирмы, закупавшие продукты и оборудование у
Бегорского, так что оборот резко упал, но не остановился окончательно. В ход
пошел подготовленный и заблаговременно обеспеченный сырьем и технологией проект
по изготовлению дешевых продуктов в маленьких упаковках. Цена единицы товара,
таким образом, становилась совсем небольшой и не отпугивала покупателей, а
вкусовые качества оставались такими же высокими, как раньше. Новый продукт
пошел хорошо, и Бегорский высоко оценил эту Любину идею. В целом деятельность
компании была не такой бурной, как раньше, но зато служебных забот у Родислава
прибавилось: Бегорский любил работать, как он сам выражался, «на перспективу».
Кризис не будет длиться вечно, рано или поздно экономика начнет снова
подниматься, предпринимательская деятельность оживет, и к этому моменту надо
подойти с проработанными решениями и достигнутыми договоренностями. Земля,
фермерские хозяйства, собственный парк фур – рефрижераторов для доставки
продукции, новые мясоперерабатывающие предприятия – все это входило в
далекоидущие планы Андрея Бегорского. И всем этим должен был активно заниматься
Родислав Романов, вплоть до поиска компромата на партнеров по переговорам.
Андрей любил ко всему готовиться основательно, в том числе и к тому, что
партнер может оказаться несговорчивым и неуступчивым.
Понимая это, Люба не рискнула затевать с Родиславом такой
важный разговор в рабочее время. Вернуться он в тот день собирался поздно,
около одиннадцати. Узнав, что муж ужинает в ресторане с каким-то важным гостем
из Перми, Люба испытала одновременно облегчение и сожаление. Хорошо, что она
сможет поесть дома одна – Леля в театре, и никто не увидит, какой пареной и
вареной протертой едой она себя кормит. Но плохо, что Родик приедет из
ресторана. Наверняка ему придется выпить, и, возможно, немало. Разве можно
такой серьезный разговор вести на нетрезвую голову? Что же делать? Отложить до
завтра? Или все-таки поговорить? К десяти вечера решение оформилось
окончательно: в каком бы виде муж ни пришел, она скажет ему про признание
Геннадия. Пусть уже сегодня он впервые за многие годы уснет без чувства вины.
К счастью, Родислав вернулся совсем трезвым – его важный
гость оказался яростным поборником здорового образа жизни и не пил ничего,
кроме минеральной воды и зеленого чая. Родиславу пришлось соответствовать.
– Так что же, выходит, все наши мучения были
напрасными? – растерянно спросил он, выслушав Любу.
– Родинька…
– И денег сколько мы вколотили в эту семейку, –
продолжал он, не слыша ее. – И Татьяну терпели, сцепив зубы. И с пьяным
Генкой возились. А ведь можно было прожить без всего этого. Представляешь,
сколько сил и здоровья мы сэкономили бы! У нас Лелька без фруктов оставалась,
зато у Ларисы были репетиторы. Ну и что толку со всего этого? Все равно она
чертежницей работает, учиться в институте не стала. Нет, ну это ж надо! Столько
лет мучиться, а оказывается, это он убил жену. И все было правильно. И не было
никакого убийцы, который благодаря мне ушел от ответственности. Тот человек на
лестнице был всего лишь незадачливым любовником, которого муж застал со своей
женой и с позором выгнал. Боже мой, Люба, а мы с тобой так переживали, так
угрызались своей виной! Мы же себя извели этими мыслями!
Люба не могла понять, радуется Родислав или сердится. Лицо у
него было злым и напряженным, голос звенел от негодования. Но если он сердится,
то на кого? Неужели на Геннадия? Глупо. Уж он-то тут совсем ни при чем, он не
просил их помогать его семье, пока он отбывает срок. «На себя, – поняла
Люба. – Родик злится на себя, потому что это он в ту ночь возвращался от
Лизы и видел человека на лестнице, это он побоялся признаться, что не ночевал
дома. Я, конечно, тоже боялась, что все узнают о его измене и нашем договоре,
но он же первым начал, он первым завел любовницу и изменил. Моя измена была
лишь ответом на его неверность, на то, что он ко мне охладел. Похоже, я пытаюсь
себя оправдать. Я тоже виновата, и не меньше, чем Родик. А может быть, и
больше, потому что договор предложила именно я. Он бы не додумался. Наверное,
он злится не только на себя, но и на меня тоже».
– Ты прав, Родинька, ты совершенно прав, –
заговорила она. – Это я во всем виновата. Если бы я не предложила тебе
договор, ты бы не мог так свободно проводить время с Лизой, и ничего этого не
случилось бы. Ты бы мирно спал в своей постели и никого не встретил в подъезде.
И не было бы этого ужасного чувства вины, которое испортило тебе жизнь.
Его лицо просветлело, и Люба буквально кожей почувствовала
облегчение, которое испытал в этот момент ее муж.
– Ну, я тоже хорош, – Родислав решил проявить
великодушие, – ты договор предложила, а я его принял. Я же согласился,
значит, тоже отчасти виноват. Но слава богу, что все кончилось. Теперь все
будет по-другому.
– Что будет по-другому? – насторожилась Люба.
– Ну как же? Раз мы ни в чем не виноваты, значит, можно
уже не помогать. Мы им ничего не должны. Все произошло так, как должно было
произойти. Геннадий убил свою жену и за это отправился на зону. Мы ни при чем.
– Родинька, для нас с тобой ничего не изменится, –
тихо сказала Люба. – Мы, конечно, можем больше не помогать Ларисе, но как
ты себе это представляешь? Она позвонит в дверь, а мы не откроем? Или выставим
ее за порог? Она попросит помочь с Костиком, а мы ей откажем? Почему? Столько
лет помогали – и вдруг даем от ворот поворот. Как это объяснить? За
восемнадцать лет отношения определенным образом сложились, и какую ты видишь
возможность их изменить? Да и с какой стати? Ларису нам придется тащить на
себе, это наш крест, который мы сами на себя взвалили. Да, ошибочно, да, по
недоразумению, которое разрешилось спустя много лет, но мы уже сделали это, и
хода назад у нас с тобой нет. Помогать придется. И в самое ближайшее время.
