– А Леля что? Как она это восприняла?
– Да плохо, как она еще могла это воспринять, –
Ворон горестно взмахнул крылом. – Сперва замерла, словно заледенела, потом
вспыхнула, как спичка, кинулась в зал, подскочила к столику, схватила сумочку и
побежала в гардероб одеваться. Только номерок-то от гардероба у ее кавалера
остался, так что ей все равно пришлось ждать, пока он ее догонит. Тот с
вопросами пристает, дескать, что случилось, а она молчит, слезы градом катятся,
ничего не отвечает. Ну, парню делать нечего, взял он ее шубку, помог одеться,
посадил в машину и повез домой. Всю дорогу молчали. Он на нее страшно обиделся.
– Ну еще бы, – подхватил Камень. – Любой на
его месте обиделся бы. А как Леля? Сильно переживала?
– Да уж напереживалась в полный рост, – усмехнулся
Ворон. – Ее же хлебом не корми – дай пострадать. Вот уж тут она оттянулась
по полной программе. Неделю из дому не выходила, Люба чуть с ума не сошла,
гадая, что такое с ее деточкой приключилось, не ест, не пьет, лежит на диване
лицом к стенке, шалью укрытая, ни с кем не разговаривает. Люба чего только не
передумала, пока Леля страдала. И главное: эта поганка ничего матери не
сказала, не объяснила, хоть бы вранье какое-нибудь безобидное придумала, так
нет, молчит, а на все вопросы отвечает, мол, все в порядке, просто грустно.
Люба даже решила, что у нее самая натуральная депрессия, и собралась психиатра
на дом приглашать, уже и Аэлле позвонила с просьбой порекомендовать толкового и
деликатного специалиста. Но тут Леля опомнилась, сообразила, что родители тоже
переживают и места себе не находят, и демонстрацию прекратила. Хотя страдать не
перестала, но делала это уже в более мягкой форме. Стала из дому выходить, с
друзьями встречаться, есть начала нормально, хотя за стол садилась с постной
миной.
– Знаешь, Ворон, – начал Камень смущенно, – я
еще хотел спросить тебя…
– Спрашивай, спрашивай, – подбодрил друга
Ворон, – не стесняйся.
– Не знаю, неловко как-то… Скажи, а Леля что, до сих
пор девица?
– Эк, хватил! – Ворон гортанно расхохотался. –
С чего ты взял? Ей уж двадцать шесть лет стукнуло. Где ты видел девиц такого
возраста?
– Но как же… Ты же сам говорил, что ей никто
по-настоящему не нравится, встретится пару раз и разочаровывается. А любит она
только Вадима. Неужели она без любви идет на близость?
– Слушай, косный ты какой-то, – Ворон горлом издал
невразумительный клекот. – Ну при чем тут любовь-то? Близость – это
атрибут жизни. Надо быть как все или не хуже других. Все занимаются сексом –
значит, и ты должен. У всех он есть, стало быть, и у тебя должен быть. И потом,
интересно же, столько об этом говорят, столько пишут, в кино показывают, надо
обязательно попробовать. Кроме того, беспорядочная интимная жизнь – это признак
богемности, к которой Леля стремится. Предвижу твой следующий вопрос, который
ты, конечно же, задать постесняешься и будешь мучиться неопределенностью, так
что отвечаю сам: нет, ей не понравилось. Наверное, партнеры попадались
неудачные. Или она слишком сильно верит в то, что пишут и показывают, и ждет от
близости невесть чего, а никакого «невесть чего» там и в помине нет, все очень
обыкновенно.
Камень с удивлением слушал Ворона. Откуда такой цинизм?
Ворон всегда был романтичным и влюбчивым, к человеческим чувствам относился
трепетно и никогда столь хладнокровно об интимной сфере не рассуждал. Что это с
ним? Подобные речи Камень ожидал услышать скорее от Змея, это как раз его
репертуарчик, но уж никак не от Ворона.
– А ты переменился за последнее время, – задумчиво
заметил он. – Явно ощущается чье-то влияние. Уж не белочка ли лапку
приложила?
– Оставь ее в покое, – немедленно окрысился
Ворон. – Чуть что – сразу белочка виновата. Да, я провожу с ней время, да,
я помогаю ей с детками, да, я приношу питание и развлекаю ее рассказами о том,
чего она никогда не увидит, ну и что? Это преступление? Это повод подозревать
ее во всех грехах?
– Успокойся ты, никто ее ни в чем не подозревает.
Просто раньше ты не был таким… – Камень замешкался, подыскивая слова. Ему
не хотелось открыто обвинять Ворона в цинизме.
– Каким? Ну, каким? – дерзко выкрикнул Ворон, на
всякий случай перемещаясь подальше и повыше, хотя никакой реальной угрозы от
Камня исходить не могло, поскольку он был обречен на полную и окончательную
неподвижность.
– Раньше ты любовь от близости не отделял. Для тебя это
были вещи взаимосвязанные, единые. Помнишь, как ты не хотел про Родислава
рассказывать, про то, что он направо и налево Любе изменяет, ты считал, что он
поступает безнравственно, и боялся, что меня это расстроит. А теперь
утверждаешь, что близость – это просто атрибут повседневной жизни, который
может быть, а может и не быть связан с чувствами. Отчего ты так переменился?
– Так про Романовых насмотрелся, – Ворон отвел
глаза. – Вот живут же они вполне спокойно и счастливо, ни о каком разводе
не помышляют, дружат, всем-всем делятся друг с другом, а близости нет. И чего?
А ничего! Никто не умер. Так и живут. Значит, близость для чувств не
обязательна. Она как-то сама по себе существует.
«Белочка! – осенило Камня. – Ну конечно же, все
дело именно в ней. Как я сразу-то не догадался, старый пень? Ворон влюблен в
нее, но близости у них быть не может, они по-разному устроены. Они просто
дружат, очень нежно и тепло, но интима между ними нет. Вот Ворон и задается
вопросом, это у них любовь или просто добрососедские отношения. Как там Змей
говорил? Отрицание ценности того, что не получается или недостижимо. Надо же,
как интересно бывает: Ворон со Змеем столько лет не общался, а говорит
практически его словами. Леля слишком сильно верит в то, что пишут и показывают
в кино, поэтому ждет от близости невесть чего. С ума можно сойти! Ведь один в
один то, что Змей мне говорил про мифы, которыми напичкана мировая культура.
Может быть, это и есть иллюстрация тезиса о том, что идеи носятся в воздухе? Но
чтобы Ворон думал так же, как Змей… Нет, немыслимо! И тем не менее – факт».
– Я еще вот что хотел уточнить. Ты утверждаешь, что
Люба только после того, как Геннадий заболел, впервые спросила Ларису про отца
Костика. Так?
– Ну, – подтвердил Ворон. – А что? Так и
было. Спросила.
– Неужели действительно в первый раз? – не поверил
Камень. – Костику уже два года. Неужто Люба за два года ни разу не
поинтересовалась, чей это ребенок? Как-то не верится. Она же в Ларисе такое
деятельное участие принимает, переживает за нее, заботится, а такой важный
вопрос ей ни разу не задала.
– Моя Любочка хорошо воспитана, в отличие от тебя. Кто
отец ребенка – это такой деликатный вопрос, который приличные люди стараются не
задавать, хотя, конечно, жгуче интересуются. Люба все ждала, что Лариса сама расскажет,
но, видать, не дождалась. И потом, какое это имеет значение для Любы-то? Для
нее важно только то, что у Ларисы нет мужа и некому ей помочь, а уж почему у
нее этого самого мужа нет – это дело десятое.
– Тоже верно, – вздохнул Камень и глубоко задумался.
