Порой она оживлялась, приставала к Денису с разговорами,
теребила Дашу, предлагала ей пойти вместе в магазин, «купить чего-нибудь
вкусненького и устроить пир», или даже вместе с Денисом и Юлей пойти в
ресторан.
– Мы сейчас красиво оденемся, накрасимся, возьмем Дениску
с Юлечкой и поедем в самый лучший ресторан. У нас сегодня праздник! –
объявляла Лиза и начинала судорожно рыться в шкафу в поисках нарядной одежды,
при этом она громко разговаривала и смеялась во весь голос.
Даша покорно начинала собираться, Денис тоже переодевался,
но до выхода из дома дело так ни разу и не дошло. Лизин энтузиазм внезапно
угасал, она садилась на стул перед открытым шкафом и горой вывалившейся на пол
одежды и молча сидела, потом так же молча вставала и укладывалась на диван.
Праздник заканчивался, не начавшись.
Осенью произошел захват заложников в театральном центре на
Дубровке во время спектакля «Норд-Ост». Даше было наплевать, никто из ее
знакомых на том спектакле не был, а Лиза проявила к трагедии неожиданный
интерес и трое суток не отходила от телевизора, жадно ловя каждую крупицу
новостей.
– Они все могут умереть, – твердила она, не
отрывая взгляда от экрана. – Они еще вчера жили, как обычно, красиво
оделись и пошли в театр, они думали, что у них будет праздник, а теперь они в
любой момент могут стать мертвыми.
Денис сидел с ней рядом, он тоже следил за событиями на
Дубровке и не мог понять, что испытывает его мать: ужас, или удивление, или
что-то еще, ему неведомое?
– Какие они счастливые, – неожиданно произнесла
Лиза. – Они даже не понимают, какие они счастливые. За них могут принять
решение, самое важное решение в их жизни, и выполнить его, от них даже ничего
не потребуется. Просто раз – и все кончится.
– Ты о чем, мам? – не понял Денис.
– О том, что самое правильное решение в жизни – это
решение умереть. Только его очень страшно принимать и еще страшнее выполнить. А
надо. Поэтому те, за кого это решение принимают, могут считать себя
счастливыми. Их избавляют от тяжкого непосильного труда, с которым они сами не
могут справиться.
– Мам, ты что? – испугался юноша. – Ты чего
такое говоришь-то?
– А, – Лиза махнула рукой, – не слушай меня,
сынок, это просто мысли вслух.
В другой раз, когда по телевизору показали спящих в
автобусах освобожденных заложников, Лиза заявила:
– Несчастные. Сейчас для них все уже могло быть позади.
А они проснутся – и весь ад вернется. Мы все живем в аду и не знаем, как из
него вырваться. Некоторым, правда, везет. Но этим не повезло. Несчастные.
Даша была дома и слышала эти слова. Они показались ей
глупыми и неуместными.
– Мам, не бухти, ладно? И сделай телевизор потише, мне
позвонить надо, он у тебя орет так, что голова трескается, – раздраженно
сказала она. – Что у тебя за манера врубать звук на полную мощность! Ни
минуты покоя от тебя. И так на работе уделываюсь, как савраска, а тут еще дома
натуральная психушка.
Как-то в конце ноября Даша вернулась домой с работы и прямо
в прихожей стала привычно определять, кто дома. Ну, Дениска, это понятно. Мать,
кажется, тоже, вот стоит ее сумка, а вот и ее осенние ботинки, которым сто лет
в обед. А Юльки нет, во всяком случае, ее курточка на вешалке не висит, да и
тапочки ее на месте. Странно. Обычно в это время девочка сидит у них. Неужели
заболела? Или с Раисой что-нибудь случилось?
Даша быстро переобулась и прошла в «запроходную» комнату к
брату, попутно отметив, что матери в передней комнате нет. Вроде бы ее и на
кухне не было. В туалете, наверное, решила девушка.
– Привет. А где твоя невеста?
Денис и бровью не повел, все поддразнивания сестры он
пропускал мимо ушей.
– У стоматолога. Пришла, как обычно, после школы, у нее
уже с утра зуб ныл, а тут разболелся так, что невозможно терпеть. Мамы тоже
нет, так что я сейчас буду тебя кормить яичницей собственного изготовления.
– Как это – мамы нет? – удивилась Даша. – А
где она?
– Ушла куда-то, сказала, вернется не скоро. Может,
гуляет.
– Погоди, куда это она ушла без сумки? И без ботинок.
Она в тапках ушла, что ли?
– Даш, я не знаю, – Денис с досадой дернул
плечом. – Мама зашла ко мне, сказала, что уходит, поцеловала и ушла. Дверь
за ней хлопнула. Всё, больше ничего не знаю. Я тут сижу, от компа не отрываюсь.
А чего ты переполошилась? Может, она к соседке пошла, к тете Рите, потому и
ботинки не надела, и сумку не взяла.
– Да, действительно, – Даша сразу успокоилась. И
как ей такое простое объяснение в голову не пришло? Все-таки Дениска у них
умница. Но плохо, что мать ушла к тете Рите, опять небось нажрутся под завязку,
тетя Рита та еще штучка, сама гульнуть любит и мать-дуру с панталыку сбивает.
Хотя, с другой стороны, мать в последние месяцы такая странная, на себя не
похожая, может, и к лучшему, если она развеется немного.
– Я не понял, ты есть-то будешь? – спросил
Денис. – Кормить тебя?
– Я сама поем, сиди спокойно, – ответила она и
пошла переодеваться.
Скинув джинсы и свитер, Даша влезла в старенький халатик и
направилась в ванную вымыть руки. Открыла дверь и обмерла.
Лиза лежала в воде, и вода была почему-то красноватой. Лицо
матери, бледное и спокойное, не вызывало тревоги, наоборот, говорило, казалось,
о глубоком сне. Только сны ей снились, наверное, печальные. На полу валялась
открытая опасная бритва. Дашин рассудок судорожно цеплялся за мелочи, которые
могли бы отодвинуть момент страшного и окончательного осознания. Откуда у них в
доме опасная бритва? Дядя Родик жил у них давно, так давно, что теперь и не
вспомнить, какой бритвой он пользовался, но вряд ли опасной, в те времена
опасными бритвами мужчины уже не брились. Или брились? Наверное, бритва
осталась от дедушки, это же его квартира, он жил здесь с бабушкой до того, как
переехал в Дмитров, сама Даша этого не помнила, это все случилось задолго до ее
рождения, но мама рассказывала…
И только тут она смогла закричать.
* * *
Уже уехала милиция и Лизу увезли в морг, уже примчались Юля
и даже Раиса, а Денис все сидел неподвижно перед выключенным компьютером и
смотрел на темный экран монитора. В ушах звенел истерический голос Даши:
– Что ты сидишь?! Там мама… Она умерла! Все из-за тебя,
урод несчастный! Иди посмотри, что она с собой сделала! Нет, это ты с ней
сделал!
Он помнил, как испугался, как развернул кресло и покатился
вслед за Дашей, помнил распахнутую дверь ванной и кроваво-розовую воду, помнил
белое, как бумага, мамино лицо, помнил свой ужас, который так и оставался до
сих пор ужасом, не перейдя в горе. Горя Денис пока не чувствовал, он еще не
понял, что мамы больше нет и никогда не будет, но зато он остро ощущал
собственную вину.
– Ты сидел за своим дурацким компьютером, нацепил
наушники и играл в свои идиотские «стрелялки»! – кричала Даша, пока они
ждали милицию и врачей. – Ты ничего не слышал, а мама в это время вены
себе резала. Ты во всем виноват, ты и твой расчудесный папочка, вы оба ее
довели, вы всю жизнь ей сломали, он – своей подлостью, а ты – своей болезнью.
Если бы не вы, она была бы жива и счастлива!
