Денис не пытался оценивать справедливость слов сестры, он
понимал одно: мама попрощалась с ним, поцеловала его, налила воду в ванну и
перерезала вены, а он сидел за стенкой, всего в нескольких метрах от нее, и
ничего не слышал из-за раздававшейся в наушниках стрельбы, и ничего не
почувствовал, не удержал маму, не помешал ей, не остановил. Даша права, он
виноват, он страшно виноват.
– Не казни себя, – уговаривала его Раиса, –
твоя мама приняла решение и выполнила его. Она сделала так, как ей лучше.
– Но я же мог ее остановить!
– Не мог. Остановил бы в этот раз – она сделала бы то
же самое потом. Она сама так решила, понимаешь?
– А я мог сделать что-нибудь, чтобы она решила
по-другому? – спросил Денис.
– Этого никто не знает. И бессмысленно об этом думать
сейчас.
– А о чем надо думать?
– О том, что у твоей мамы был свой путь, которым она
шла долгие годы. У каждого человека есть свой путь. Он может кого-то не
устраивать, например мамин путь не нравился тебе и Дашеньке, да и мне он не
нравился, но мама шла этим путем, она его выбрала сама, и мы с тобой должны
относиться к ее выбору с уважением.
Утраты Денис так и не почувствовал, он в последние годы
совсем не знал материнского тепла и заботы, он не ощущал на себе материнской
любви и нежности. Мама всегда была либо нетрезвой, либо раздраженной, либо
слонялась, смурная и непричесанная, по квартире с неизменной сигаретой в зубах
и сварливо жаловалась на жизнь, либо, в периоды просветления, приносила домой
очередную работу и прогоняла Дениса от компьютера. Он привык так жить, никакой
другой семейной жизни он не знал. Любовь, внимание и заботу он получал от
сиделки Раисы и ее внучки, и как-то так сложилось, что любовь и забота
существовали как бы сами по себе и никак не были связаны с мамой, которая тоже
была сама по себе, отдельно.
Да, боли утраты не было, но было чувство вины и еще
огромная, острая, выбивающая слезы жалость к матери. Денис вспоминал ее такой,
какой она была много лет назад, красивой, веселой, с горячими сверкающими
глазами, с пышными кудрями, вспоминал ее задорный серебристый смех. И пусть все
это было давно, и пусть бывало не постоянно, а только короткими периодами, но
ведь было, было… И могло бы быть всегда, если бы мама выбрала другой путь.
На похоронах Денис горько плакал, крепко ухватив за руку
отца, который взял на себя все заботы по погребению. Даша не плакала, она
стояла возле гроба мрачная и напряженная, стараясь не смотреть на брата и «дядю
Родика», которых считала виноватыми всегда и во всем. После похорон Денис почти
месяц не включал компьютер. Чувство вины перед матерью и жалость к ней
поселились в юноше надолго.
* * *
– Не вздумай себя винить, Родинька, – говорила
Люба. – Ты много лет тянул Лизу на себе, помогал материально, оплачивал
сиделку для сына, учителей, делал ремонт, устроил Лизу на лечение. Ты делал
все, что мог, и нет никакой твоей вины в том, что все закончилось так
трагически.
Родислав слушал, и ему становилось легче. То, что случилось,
вызвало в нем не чувство утраты, а облегчение, и он стыдился этого облегчения,
и от этого приходило ощущение собственной вины, избавиться от которого ему
помогали слова Любы. Хорошо, что Лизины дети уже выросли, Даше двадцать три
года, Денису через полгода исполнится восемнадцать, можно просто давать деньги и
больше ими не заниматься. Дашка вполне самостоятельная, работает, отца не любит
и в его внимании не нуждается, а Денис… С Денисом можно общаться. И давать
деньги. И больше не бояться столкнуться с нетрезвой, озлобленной, хамоватой
Лизой, такой испитой и подурневшей, такой отвратительной и старой, такой
обременительной и тягостной. С тех пор как отказались от услуг Раисы, Родиславу
волей-неволей приходилось иметь дело с Лизой, и воспоминания об этих встречах
были тяжелыми. Если бы Лиза просто умерла от болезни, Родиславу было бы легче,
но то, что она ушла сама, было страшно.
И Люба переживала, ей было жаль несчастную женщину, как
всегда бывает жаль тех, кто добровольно решает расстаться с жизнью. В сущности,
Лиза была ей базразлична, но Люба боялась за мужа и его душевный покой,
все-таки самоубийство – это ужасно. Она всеми силами старалась успокоить
Родислава, и это ей удалось. Причем довольно быстро.
* * *
А Кирилл так и не позвонил. Все время до похорон Лизы Даша
ждала его звонка, надеялась услышать его голос, хотела рассказать ему о смерти
матери и пережитом кошмаре, но он не звонил, а своего телефона он ей не
оставил. После похорон прошло две недели, прежде чем ей удалось поговорить с
Кириллом.
– Ты плохо ухаживала за мамой, – мрачно заявил
он. – Я на тебя понадеялся, а ты меня подвела.
– Но я старалась, – принялась оправдываться
Даша. – Я пыталась делать, как вы говорили, но она же ничего не хотела,
сидела целыми днями, как ступа, или на диване валялась. Что я, силой должна
была ее тащить?
– Вот в этом вся ты, – печально констатировал
он. – «Сидела как ступа», «валялась на диване». Это же твоя мама, как ты
можешь говорить о ней такими словами? Ты просто недостаточно любила ее. А
скорее всего, совсем не любила. И не заботилась о ней. Зря я на тебя понадеялся.
– Мне очень плохо, – пожаловалась Даша. – Так
страшно, так одиноко. Мы теперь с Дениской вдвоем остались. Говорят, надо опеку
оформлять, документы какие-то собирать, а я не знаю, с какого конца за дело
браться. У меня нет сил.
– Опеку оформлять придется, это обязательно, опекуна
все равно должны назначить, если не тебя, то кого-то другого. У вас есть еще
родственники?
– Бабушка с дедом и мамин брат со своей семьей, они в
Дмитрове живут, но им не до нас. Они нам не помогали, даже когда Дениска болел.
Им вообще до нас никакого дела нет, и мама их не любила.
– Значит, опекуном будешь ты. Не забивай себе этим
голову. Все утрясется.
– Что утрясется? – в отчаянии закричала в трубку
девушка. – Что?! Мама вернется? Из могилы встанет? Как вы можете так
говорить? Я думала, вы мне друг, вы меня поддержите, поможете в трудную минуту,
а вы мне только мораль читаете. Не нужны мне такие друзья! И не звоните мне
больше!
– Ладно, – она услышала, как Кирилл
вздохнул, – не хочешь, чтобы я звонил, – не буду. До свидания, Даша.
Она спохватилась, что зашла слишком далеко, и хотела
извиниться, но было поздно. Кирилл повесил трубку. И она снова начала ждать. Не
может же быть, чтобы он вот так, в одночасье, взял и исчез из ее жизни! Да и с
чего ему исчезать? Ну подумаешь, она ему нагрубила, но он же должен понимать, в
каком она состоянии после всего, что случилось. Он должен быть к ней
снисходительным, он должен проявить понимание и благородство.
Даша убеждала себя, что все наладится и Кирилл обязательно
позвонит, она не расставалась с мобильным телефоном ни на минуту, даже в ванную
с собой брала. Но он все не звонил. И даже с Новым годом не поздравил. А он был
ей так нужен! Дашу не оставляли воспоминания о лежащем в красновато-розовой
воде безжизненном теле матери, эти видения преследовали ее постоянно, и во сне,
и наяву, а после разговора с Кириллом она все чаще корила себя за черствость,
за то, что не уделяла маме внимания, грубила ей. Вот Дениска был куда мягче с
Лизой, проводил с ней больше времени, никогда не повышал голос на мать и
пытался заботиться о ней, как мог. Только мог-то он не очень много. Ну посидит
с ней за столом, когда она ест, поговорит о чем-то, но ведь мать в последние
месяцы, после того случая в метро, была неразговорчивой, все больше молчала. И
напивалась она втихаря, стараясь, чтобы дети не нашли заначку и не видели, как
она прикладывается к бутылке. «Я же не могла бросить работу, чтобы с ней
сидеть, – уговаривала себя Даша. – Дениска целый день дома, вот пусть
бы он и занимался мамой, уделял ей внимание. А он как уткнется в свой
компьютер, так его будто и нет, ничего не видит и не слышит вокруг себя. Это он
во всем виноват, а вовсе не я. Это он мало любил маму, не уделял ей внимания,
не окружал заботой. Мое дело – деньги заработать и продукты купить, а с Дениски
какой толк? И вообще, если бы не его болезнь, мама бы не спилась окончательно,
и вся наша жизнь была бы другой. Все из-за него, он во всем виноват. Он и дядя
Родик. Тоже мне, отец называется. Только своему Денисочке все самое лучшее, ему
и сиделка, ему и учебники, и учителя на дом, и компьютер, и репетитор по высшей
математике. Даже ремонт он нам сделал только для того, чтобы для Денискиного
кресла проемы увеличить, а на нас с мамой ему наплевать, все только Денису, а
мне что? Объедки с барского стола? Если бы этот козел не обманул маму и женился
на ней, мы бы сейчас жили припеваючи, ни в чем отказа не знали. Дениска и дядя
Родик – вот кто виноват во всех моих несчастьях».
