– Ну да, не утрата! – тут же возмутился
Ворон. – А чего же тогда старик заплакал, когда Люба ему про смерть
Григория сказала? Ведь он же плакал, я точно знаю, я хоть и не видел, потому
что с Любиной стороны смотрел, но я на него настроился.
– В самом деле? – скептически осведомился Камень.
– Ей-крест, не вру. Думаешь, откуда я его мысли на
похоронах знаю?
– Я думаю, что ты ведь и наврать мог, ты у нас такой.
– Не смей меня подозревать! – закричал
Ворон. – Подумаешь, один раз всего тебя обманул, но я же раскаялся и во
всем признался, а ты теперь будешь во веки вечные меня этим попрекать. Это
неблагородно с твоей стороны и невеликодушно.
– Как же тебе удалось? – продолжал допрос
Камень. – Головин у нас вроде не главный герой, а ты сам говорил, что
можешь настроиться только на главных, на тех, про кого давно смотришь и кого
хорошо изучил.
– Ну ты скажешь! – фыркнул Ворон. – Мы с
тобой что, мало про Головина смотрели? Мы про него мало знаем? Да слава богу, с
пятьдесят седьмого года этот персонаж наблюдаем, тридцать четыре года как одна
копеечка! Я про него много чего видел, просто тебе не рассказывал, чтобы эфир
не засорять, потому что к основному действию это отношения не имело, а ты
всегда ругаешься, если я отклоняюсь от основной линии. Ну вот, количество
увиденного перешло в качество, тебе, как ты есть философ, данная категория
должна быть понятна. Я и настроился. Теперь я у Головина в голове как у себя
дома. И ответственно заявляю, что плакал он совершенно искренне. И Любочка моя,
между прочим, тоже рыдала, когда в поезде в Москву из Нижнего ехала.
Бегорский-то с Родиславом и с Головиным самолетом улетели, а Любе они взяли
билет на поезд, причем было куплено два билета в одно двухместное купе
спального вагона, чтобы у нее соседей не было…
– Умно, – заметил с высоты Ветер. – Очень
дальновидно. Человек, когда с такого горестного мероприятия едет, к пустой
дорожной болтовне не расположен, ему надо одному побыть. Да и выспаться не мешает
как следует, если утром на работу надо. Это кто ж таким предусмотрительным
оказался? Неужели Родислав?
– Ну да, щас! – ответствовал Ворон. – Будет
он себе голову такими пустяками забивать. Бегорский, конечно. Сам сообразил,
сам и билеты купил, Родислава даже в известность не поставил, только Любе
сказал. Ну и заплатил, соответственно, из своего кармана. Любочка моя
попыталась ему деньги отдать, но он, само собой, не взял. Ну так вот, села она
в поезд и как начала плакать – ужас! Так до самого утра и проплакала. И не
вздумайте мне говорить, что ее не за что жалеть. Раз она так плачет, значит, у
нее горе, самое настоящее горе.
– Ну, значит, и у Головина горе, потому что он тоже
плакал, – не сдавался Камень. – Как хотите, а я буду его жалеть,
потому что он из них всех самый горький был на этих похоронах.
– Откуда ты знаешь? – упорствовал Ворон. – Ты
не видел!
– А ты…
– Пацаны, кончай разборки, – вмешался Ветер, не
терпевший ссор и вообще каких бы то ни было конфликтов. – У всех горе, и
всех жалко. Договорились? Давайте лучше насчет Нового года подумаем.
– А чего о нем думать? – недовольно проворчал
Камень. – Подумаешь, праздник придумали. Да этих праздников на нашем веку
– не перечесть, не первый и не последний будет.
Он, конечно, лукавил, потому что помнил об обещании Змея
встретить Новый год вместе, если только Ветра и Ворона не будет поблизости. У
Камня был свой стратегический расчет.
– Но все равно это праздник, – возразил
Ветер. – Я, например, планировал слетать в Канаду, там есть одно хитрое
место, где очень классно Новый год встречать, но если вы тут решили устроить
траур и будете сидеть и грустить, я никуда не полечу, останусь с вами и буду
вас развлекать и настроение вам поднимать.
«Этого только не хватало», – подумал Камень, а вслух
произнес:
– Мы не собираемся грустить и траур разводить, так что
лети, куда запланировал. И вообще, поскольку для меня это не такое уж событие,
лично я собираюсь в Новый год крепко спать. Не надо мне никаких праздников.
– Как это не надо? – встрепенулся Ворон. –
Праздник должен быть обязательно! В жизни всегда должно быть место празднику,
иначе можно заскучать и окончательно скиснуть. Нет, я не согласен, встречать
Новый год непременно надо.
– Ну и встречай, только один, без меня, –
пробурчал Камень, в глубине души радуясь, что стратегический план удавалось
вполне успешно воплотить в жизнь. – Мне эти радости не нужны. Я философ, а
не обыватель, я не нуждаюсь во внешних раздражителях, чтобы создать себе
хорошее настроение. А вот выспаться мне не помешает. Если тебе так приспичило
устраивать праздник, лети вместе с Ветром в Канаду и веселись там до упаду.
– И что, ты не обидишься? – прищурившись, спросил
Ворон.
– Да ни в одном глазу! Я тебе серьезно говорю: лети и
отмечай свой праздник, а я пока отдохну малость.
– Слушай, раз такой разговор пошел… – в голосе
Ворона появились воркующие интонации, – только ты мне дай честное слово,
что не обидишься. Даешь?
– Даю.
– Я чего хотел сказать-то. – Он помялся
немного. – Короче, меня белочка приглашала вместе отмечать. Я ей, конечно,
ничего не обещал, для меня ты – главнее, а твоих планов я еще не знал, но если
ты не возражаешь, то я бы…
– Да не возражаю я, не возражаю, наоборот, я только
порадуюсь за тебя, если буду знать, что ты веселишься в хорошей компании. Ну
честное слово, Ворон, вот чем хочешь поклянусь: все будет в порядке. Ты
встретишь праздник, Ветер тоже порезвится, а я посплю, мне только в радость
будет.
– Ну, тогда я полетел, что ли? – обрадовался
Ветер.
– Стой! Куда?! – закаркал Ворон. – А елку
украшать? Ты нам каждый год игрушки откуда-то притаскиваешь.
– Так Камень же сказал, что ему не надо… –
растерялся Ветер.
– Ему не надо, а я что, не личность? – обиделся
Ворон. – Мне надо. Я же только на одну новогоднюю ночь к белочке уйду, а
остальное-то время я здесь провожу, рядом с Камешком, и мне красота нужна,
ощущение праздника. Так что уж будь любезен, тащи сюда игрушки.
– Да ладно, не вопрос, – согласился Ветер. –
Чего ты сразу орешь-то? Сказал бы спокойно, я бы понял.
Через час рядом с Камнем лежала внушительная гора елочных
украшений. Ветер попрощался и улетел в Канаду, а Ворон принялся украшать
высоченную старую ель, стоящую прямо рядом с Камнем. Закончив работу, он с
удовлетворением оглядел результаты собственных усилий, кое-что подправил,
перевесил самую красивую игрушку так, чтобы она была хорошо видна Камню, и
начал протягивать между ветками всех стоящих вблизи деревьев длинные красные с
золотом и синие с серебром нитки «дождя».
– Смотри, как нарядно, – радовался Ворон. –
Кругом все сверкает и переливается, а ты в центре этой красоты, как попугайчик
в золоченой клетке. Нравится?
