Перезвонила Тамара часа через два.
– Извини, трудная клиентка попалась, – устало
произнесла она.
– Тома, что сегодня с папой? – спросила Люба
озабоченно. – Он жалуется, что ты его не кормишь.
– А больше он ни на что не жалуется? – усмехнулась
Тамара. – На старость, например, на немощность, на то, что он никому не
нужен.
– Было, – согласилась Люба.
– Он просто скучает один и хочет, чтобы ты приехала,
неужели непонятно?
– Значит, просто хитрит?
– Именно. Не обращай внимания. Он в полном порядке,
готовится выступать на своем собрании ветеранов с очередным докладом.
– Но я все равно сегодня заеду к вам, – сказала
Люба. – Родик в командировке, так что вечер у меня совершенно свободный.
Денис с Юлей и без меня управятся.
– Приезжай, – обрадовалась Тамара. – Я
постараюсь не задерживаться. Посидим с тобой вдвоем, поболтаем, как раньше. А
может, ты ночевать останешься? Представляешь, у нас с тобой будет целая ночь,
чтобы наговориться! Завтра же суббота, тебе не нужно на работу, я тоже завтра
не работаю. А, Любаня?
– Хорошая мысль, – согласилась Люба. – Я
подумаю. Правда, это было бы здорово!
Вечером после работы она поехала к отцу. Николай Дмитриевич
прямо с порога начал делиться новостями о прогремевшем в метро взрыве.
– Любочка, я ничего не могу понять. В час дня сказали,
что число погибших приблизилось к восьмидесяти, а к вечеру уже опять говорят о
тридцати девяти. Ты можешь мне объяснить, откуда средства массовой информации
берут данные? Почему такой разнобой? Складывается впечатление, что наши
журналисты ничем не лучше бабок на скамеечке, где-то что-то услышали, тут же
переврали и преувеличили. Как так можно работать, я не понимаю! И с мощностью
взрыва такая же история. Сначала был один килограмм в тротиловом эквиваленте,
потом два, потом пять, а теперь уже от пяти до десяти. У них там что, настоящих
специалистов нет, гадают на кофейной гуще?
– Погоди, папа, – остановила его Люба. – Ты
жаловался, что голоден, пойдем, я тебя покормлю, потом мы все обсудим.
В глазах бравого генерал-лейтенанта мелькнула неуверенность.
Люба с трудом подавила смешок. Сейчас она продемонстрирует ему продукты в
холодильнике, и как он будет выкручиваться? Небось боится, как маленький. Ох,
не зря говорят: старый – что малый.
Естественно, холодильник был битком набит продуктами,
кастрюлями, мисками и судочками. Люба вытащила кастрюлю с грибным супом,
открыла крышку.
– Это что такое?
– А что? – невинно откликнулся отец. – Я не
знаю, что это.
– Это грибной суп, который для тебя сварила Тамара.
– Ну откуда же мне знать, что она там сварила, –
сварливо ответил Головин. – Пусть бы оставила мне в маленькой кастрюльке
на плите, я бы знал. Включил бы газ и подогрел. А то наварила целую кастрюлю и
в холодильник спрятала. Наверняка специально подальше задвинула, чтобы я не
нашел.
– А это?
Люба вытащила два пластиковых контейнера, в одном лежала
запеченная в сметане с чесноком курица, в другом – лимонно-желтый рис,
сваренный с шафраном и специями. Даже от холодного продукта исходил такой
запах, что Люба чуть слюной не захлебнулась, представив, как это вкусно в
горячем виде.
– Ничего не знаю, – отрезал отец. – Раньше
Томка мне с утра грела суп и оставляла в термосе, мне оставалось только налить
в тарелку. И второе разогревала и заворачивала в пуховое одеяло, я доставал и
сразу ел. А теперь она ленится, ничего не греет, не оставляет. Хочет меня
голодом заморить. Ты с ней разберись как следует.
– Хорошо, – пообещала Люба, пряча улыбку, – я
обязательно с ней разберусь. А теперь давай кушать.
После ужина она вымыла посуду, устроилась в комнате на
диване, поджала под себя ноги и стала слушать рассказы Николая Дмитриевича о
том, что происходит в их Совете ветеранов, кто против кого интригует и какие
тезисы он запланировал отразить в своем докладе. После ветеранских дел настала
очередь телевизионной передачи, которую отец посмотрел накануне и решил в
подробностях пересказать. Вслед за передачей в ход пошли новости из Грузии, где
месяц назад Михаил Саакашвили победил на президентских выборах.
– Любочка, давай чайку попьем. Ты ведь не
торопишься? – Головин с надеждой посмотрел на дочь.
– Нет, не тороплюсь. Я, наверное, останусь ночевать.
– Вот и хорошо, – он торопливо поднялся и начал
суетиться, – сейчас я чайник поставлю, конфеты достану… Ты принесла
конфеты?
– Принесла, они на кухне в пакете.
– Сиди-сиди, я сам принесу.
Люба прикрыла глаза и откинула голову на спинку дивана. Как
хорошо! Папа в полном здравии, в уме и памяти, скоро придет Тамара, завтра днем
Родик вернется из командировки, вчера звонила Леля, она очень довольна своей
работой в Англии. Все хорошо и спокойно. Вот только Коли нет.
– Что ты принесла?!
Люба испуганно открыла глаза. Отец стоял перед ней, держа в
одной руке упаковку суфле, в другой – пакет, в котором лежали купленные по его
просьбе бананы.
– То, что ты просил, – недоумевающе ответила
она. – Бананы и суфле.
– Я просил другое суфле, не такое. А бананы я вообще
терпеть не могу. Зачем ты купила эту гадость? Я их в рот не беру.
– Извини, – покорно произнесла Люба. – Я
сейчас схожу в магазин и куплю другие конфеты.
– А бананы? Куда их девать? Ты за них деньги платила,
между прочим.
– Мы с Томой их съедим, не беспокойся, они не пропадут.
Отец внезапно смягчился.
– Ладно, не ходи никуда, я и эти конфеты съем, может,
они и неплохие.
Они пили чай, и Люба украдкой поглядывала на отца. Что это,
окончательно испортившийся характер или все-таки первые проявления сенильной
деменции? Лучше, конечно, первое, чем второе.
В половине десятого появилась Тамара, уставшая, еле стоящая
на ногах после двенадцатичасовой смены. Люба кинулась кормить сестру, Николай
же Дмитриевич уселся перед телевизором в ожидании новых сообщений о взрыве в метро.
– Я действительно перестала оставлять папе разогретую
еду, – сказала Тамара. – Тут он не обманывает.
– Почему? Не успеваешь? Или ленишься?
– Ни то и ни другое. Я тут водила папу к врачу, а потом
осталась поговорить с доктором наедине. И он мне сказал, что старикам ни в коем
случае нельзя идти навстречу в бытовых вопросах. Нужно вовлекать их в заботы,
давать им поручения и вообще все время заставлять что-нибудь делать. За термос
с супом и завернутое в одеяло горячее второе он меня отругал. Пусть, говорит,
ваш отец сам все достает, наливает, кладет в нужную посуду, греет, пусть
пользуется микроволновкой, и вообще пусть как можно больше пользуется техникой,
не надо его щадить, не надо оставлять ему все готовое. И пусть обязательно
посуду за собой моет. Только так он сможет сохранить ясность ума и
самостоятельность. Научите, говорит, отца пользоваться стиральной машиной и
оставляйте ему задание постирать. И вообще оставляйте ему задания по дому,
пусть не сидит на месте, пусть двигается, пусть чувствует ответственность и
свою полезность. Вот я и стараюсь, как могу. Посуду я за ним, конечно, потом
перемываю, потому что папа плохо ее моет, но стараюсь, чтобы он этого не видел.
А он, видишь ли, считает, что я ленюсь и хочу его заморить окончательно.
