Наш министр ходит без всяких провожатых, но стал таким махровым чиновником правого толка, что диву даешься: как быстро власть портит человека.
Публики, как ни странно, мало. Но наши гастроли совпали здесь с Пасхой и Страстной неделей. Кто уехал на каникулы, кто в такие дни не ходит в театр. В этом смысле организовано все плохо. В остальном – ничего. Живем в прекрасных гостиницах, много свободного времени и есть какие-то деньги.
В Испании я второй раз, и у меня тут двоюродная сестра. Она давно, еще в Москве, вышла замуж за испанца и с 60-го года живет в Мадриде. Преподает в университете, а муж переводит русскую классику. Сейчас – «Доктора Живаго». Очень милые люди. К сожалению, он – испанский коммунист, поэтому для него Идея – превыше всего, но… о политике мы не говорим.
В Москве – плохо. Страшно. Особенно вечером гулять с собакой. Почти голод. Во всяком случае, в магазинах ничего нет. Я привожу с гастролей супы в пакетах. Этим спасаемся. Плохо моим животным, нет мяса. Но им я пока тоже привожу их кошачье-собачью еду. Мне жаловаться грех. Но болит душа за остальных. Особенно за стариков, у которых маленькая пенсия. Но утром в окно я вижу, как они бредут с кошелками за молоком. Это пока недорого и утром можно, постояв в очереди, купить. Мама спасается в университетской столовой. Так все как-то приспосабливаются. Но главное – душевная усталость, когда нет веры в какие-то изменения к лучшему.
Мои друзья и знакомые разъехались в разные стороны: кто на время – читать лекции в Сорбонне или в Италии, кто – продавать свои картины в Париже, и там пока живут с семьями. Кто – каким-то образом где-то снимается. Это пока не эмиграция, а «на время», как уезжали «на время» в двадцатые годы.
Мы тоже вернемся сейчас на пять дней в Москву и опять едем с «Годуновым» в Португалию. Легче, конечно, переехать в Лиссабон из Мадрида – это рядом, но наша система до таких вольностей еще не дошла, и мы обязаны ехать через Москву из-за каких-то виз.
Глупо! Недаром нашу страну сейчас зовут Абсурдистан. В конце апреля я поеду в Италию на какой-то симпозиум по культуре, а в мае – в Москве. Спектакли и съемки. Я Вам, по-моему, писала, что начинаю сниматься в «Бесах» по Достоевскому. Я – Хромоножка.
До Испании мы были на гастролях в Штутгарте, и там я видела бродвейский спектакль «На цыпочках» (не знаю, как он называется по-английски). Очень лихо закрученное шоу о русском классическом балете и об американской классической чечетке. Мы играли рядом (даже артистическое кафе было общее). Их принимали лучше, но наш спектакль, мне кажется, глубже.
Любимов ехать в Москву не хочет, поэтому мы и гастролируем. Он стал скорее организатором, чем творцом. Греки платят деньги, чтобы он со мной поставил «Электру» для греческого театрального фестиваля, но это в 92-м году, летом. Там, кстати, будут три «Электры»: английская, наша и греческая. Такое соревнование. Но – надо дожить. Я так далеко не заглядываю.
Перед отъездом сюда сдала книжку в издательство. Условное название – «Тени Зазеркалья». О театре, ролях и актерах. Но выйдет тоже в 92-м году. У нас всё медленно. И так во всем. Как русский самовар: долго-долго не закипает (надо и разжигать, и продувать и т. д.), а потом долго-долго не остывает.
Анастасия Борисовна, письмо кончаю. Больше в номере нет бумаги. Ваши ребята, конечно, не объявились. Бог с ними! Но в следующий раз с оказией ничего мне не посылайте, это ненадежно. Мне приятно Ваше внимание, но я пока, слава богу, езжу и что-то зарабатываю. Помните у Чехова: «Немного, но на жизнь хватает». Обнимаю Вас. Не болейте. Скоро наша Пасха. Христос Воскрес!
P.S. Анастасия Борисовна, если нетрудно, позвоните, пожалуйста, в Амхерст Вике Швейцер и поблагодарите от моего имени за кассету Иосифа Бродского, которую она прислала мне. У меня нет ее адреса. Она очень хороший человек.
Антуан Витез. «Федра»
1
Когда Вася Катанян дал мне прочитать переписку Эльзы Триоле с Лилей Брик, я обратила внимание, что там часто мелькает имя Антуана Витеза. Особенно в 60-70-е годы. То Витез приезжает к Эльзе с какими-то детьми (у него к тому времени была маленькая дочка), то просто – «заходил Антуан Витез», то – «мы едем смотреть его постановку в Марсель» или «видели его спектакли „Клоп“ и „Баня“ в Марселе. Очень хорошо и интересно». И подробное описание этих спектаклей.
В 1963 году у Арагона вышли два тома «Истории взаимоотношений Франции и СССР». Тогда Витез был секретарем Арагона, подбирал иллюстрации к этой «Истории…» и часто ездил в Москву. Он выучил русский язык, переводил Маяковского – не только пьесы, но и стихи. Приходил к Лиле Юрьевне Брик.
В последние же годы, когда Витез приезжал в Москву, Вася Катанян просил его расшифровать некоторые имена, упомянутые в переписке. Витез все помнил: людей, события, годы… Там же, у Васи, он как-то взял с полки том Арагона «Elsa» и прочитал свое любимое стихотворение «Моn sombre amour d’orange аmère». Вообще читал он стихи очень хорошо – монотонно, но удивительно красиво.
Собственно, познакомилась я с Витезом намного раньше, в Париже. В 1977 году «Таганка» ездила на гастроли в Париж. Играли мы в театре «Шайо», где директором потом был Антуан Витез. А в то время он работал в Бобини́, на краю города, куда мы с моими новыми французскими друзьями ездили смотреть его экспериментальные спектакли.
Позже Витез стал художественным руководителем, по-французски – директором, театра «Шайо». И мы с человеком из посольства ходили в «Шайо» на переговоры – Витез уже тогда хотел работать вместе. Однажды пришли, а у Витеза – сотрясение мозга, он упал, сильно ушибся, но, несмотря на это, слушал нас очень внимательно. Потом сказал, что приедет в Москву и мы поговорим всерьез. На прощание он подарил мне видеокассету со своими спектаклями.
Его «Антигону» я запомнила надолго… Полулагерные железные кровати вдоль всей сцены, окна с жалюзи, через которые пробивается резкий свет. По этим световым контрастным полосам понимаешь, что все происходит на юге. Иногда жалюзи приподнимаются, и видно, что за окнами идет какая-то другая, городская жизнь. По изобразительному ряду, мизансценам и необыкновенной световой партитуре это был театр совершенно иных выразительных средств, чем тот, к которому мы привыкли.
В «Шайо» я посмотрела в его постановке «Свадьбу Фигаро» со знаменитым Фонтана в главной роли. Во втором акте, в сцене «ночи ошибок», переодеваний, меня поразил свет – странный, мерцающий (тогда софиты с холодным светом были еще неизвестны театру, и я впервые их увидела), и движения персонажей были какие-то нереальные, «неправильные». Потом Витез объяснил, что это создавалось за счет медленного вращения большого круга в одну сторону; а внутри большого круга был круг поменьше, который крутился в другую сторону. И когда актеры попадали на эти круги – непонятно было, в какую сторону они идут. Сценографом этого спектакля был грек Яннис Коккос. Фонтана играл главную роль, и «мотором» спектакля, конечно, был он. Такая у него была неиссякаемая энергия! Он потом перешел вместе с Витезом в «Комеди Франсез», играл там первые роли (я его видела, например, в «Лорензаччо») и, заболев СПИДом, умер, начав репетировать и не успев сыграть Арбенина у Анатолия Васильева в «Маскараде».
