Тут же и вовремя в разрядку, возникшей было внутри палатной напряжённости, внёс свой вклад и Юрий, сообщив всем радостную весть, что Роман Абрамович согласился не бросать совсем, так ставший ему дорогим и любимым, чукотский народ. На что Платон сразу и быстро сориентировался:
– «Так теперь чукчи будут петь: самолёт – хорошо, пароход – хорошо! Абрамович – лучше!».
В один из дней пребывания в больнице Платон по мобильнику поздравил с 80-летием своего дядю – Виталия Сергеевича Комарова из Санкт-Петербурга.
Сын Платона Даниил с женой Александрой накануне были в Питере и передали Юбиляру совместный подарок – домашнюю метеостанцию (барометр), выбранную в качестве юбилейного подарка Ксенией.
Какого же было удивление и радость, когда оказалось, что дядя об этом даже мечтал!?
И это всё вопреки брюзжанию двоюродного брата Платона Сергея Комарова из Выксы, который доказывал, что такой подарок дяде не нужен.
Сергей Комаров оказался большим баламутом. Он сначала говорил, а потом только думал, если думал вообще. Поэтому он часто предлагал своим родственникам, ни чем существенным неподкреплённые, авантюрные предложения, от которых потом сам же первым и отказывался.
Так, совсем недавно, он предложил Анастасии всем вместе съездить в «Ленинград», поздравить дядю с 80-летием. Более того, он сам лично, по телефону, напросился к дяде в гости. И сам же потом отказался из-за дороговизны билетов, хотя мог этот вопрос изучить ранее и никому и ничего не предлагать, не позориться.
Да! Как был мой брат размазнёй, таким и остался! А мне позвонить, кстати, побоялся! Наверно стыдно?! – с сожалением рассуждал о младшем двоюродном брате Платон.
Больничные дни проходили монотонно, но насыщенно.
До обеда Платон проходил в шести кабинетах целых восемь процедур. Пять – на различных тренажёрах, три – на физиотерапевтических аппаратах.
А после обеда он встречался со своими гостями, гулял по парку, писал и сочинял.
Закончился период первых анализов и обезболивающих уколов. Продолжалось терапевтическое, медикаментозное, физкультурно-оздоровительное и физиотерапевтическое лечение. Впереди ожидался и массаж. После подколов в лучезапястные суставы, самочувствие Платона начало заметно улучшаться.
Персонал больницы был вежлив и хорошо обучен. Некоторые врачи и медсёстры являлись просто ассами своего дела. С такими людьми было приятно работать. Из таких добрых и заботливых рук было полезно получать и лечение. И оно пошло в гору. Платон выздоравливал. Утихли боли, улучшалась подвижность.
Но даже на этом фоне выделялась медсестра Марина. Она была в самом расцвете сил. Ещё достаточно молода, симпатична, весьма стройна. Но, главное, она была очень ответственным, требовательным к себе, обязательным человеком. Её коронным номером были уколы – пушинки. Платон сразу проникся к ней симпатией и уважением. К тому же она обладала красивым грудным, вкрадчивым, потому сексуальным голосом.
Именно она, единственная из трёх, стоявших рядом медсестёр сразу откликнулась на просьбу Платона дать ему домашний телефон уже уехавшей домой Авроры Ивановны, потерявшей очки и случайно найденные Платоном в одном из лечебно-физкультурных кабинетов.
Марина сразу, с полуслова, поняла добрый порыв Платона.
Добрые люди всегда понимают и находят друг друга.
В подтверждение этому явилось и знакомство Платона с Людмилой Ивановной – пожилой учительницей, всю жизнь проработавшей с детьми и до сих пор сохранившей детскую непосредственность и активную жизненную позицию. Их и сблизил этот неиссякаемый, жизненный оптимизм. Разговорившись с припозднившимся в холле Платоном, Людмила Ивановна, в итоге, стала читательницей Платона, восторгаясь его прозаическим и поэтическим талантом, считая это просто божьим даром.
Она отметила, что произведения Платона лучше читать дома, в кресле:
– «Я, то плакала, то смеялась, а то задумывалась! Просто здорово!».
А до этого, ещё в первый вечер их знакомства, она обрадовалась занятию Платона, сообщив, что вчера проводила домой одну женщину, тоже писателя, пишущую приличные романы и дававшую почитать свои записи, которые ей тоже понравились, как затем и творчество Платона.
Старая учительница отличилась и тем, что организовала женский хор, который в отведённое для отдыха время распевал на окраине прибольничного парка русские народные, и не только, песни. Практически всем отдыхающим это понравилось. И качество исполнения песен было на высоте. Терапевтический эффект наверно тоже имел место.
Но со временем администрация была вынуждена умерить пыл самодеятельных артистов, так как кое-где в корпусах ещё имелись и тяжелобольные.
В очередной вояж на процедуры с пятого этажа на второй Платон зашёл в лифт один.
На четвёртом этаже в лифт вошли две ещё молодые, полные и слишком грудастые женщины, едущие на первый этаж, полностью блокировав Платону выход. На втором этаже он попросил попутчиц:
– «Девушки! Можно между Вами протиснуться, не нарушая Вашего душевного равновесия?!».
Те ответили улыбками и вопросом:
– «Душевного …?!».
Через три часа Платон в лифте снова встретился с одной из них, которая улыбалась теперь ему загадочной улыбкой… донны.
В процессе общения с «контингентом» Платона очень поразило некоторое падение культуры у женщин среднего возраста. А это было уже другое, не его поколение. Хотя, к счастью, основная масса женщин была всё-таки его, зрелого возраста.
Особенно это падение нравов проявлялось в столовой. Некоторые женщины занимали очередь, как в былые, базарные времена, на целую компанию, палату. Они сновали, как муравьи, туда – сюда, бесцеремонно влезая перед мужчинами, без очереди и без спроса, не стесняясь и не боясь, игнорируя их, как людей.
Чувствовалось, что они уже ненавидят мужчин.
Некоторые из них путали столовую с клубом, надолго засиживаясь с трёпом за опустевшим столом, занимая места других больных, жаждущих сесть за стол, коих было не много, и наконец поесть.
Павел Александрович как-то не выдержал и подсказал трещавшим рядом сорокам, что за этим столом надо есть, а не болтать. Так те взглянули на него, как вороны на подсевшего к ним нахала воробья.
Почти через две недели пребывания в больнице, Платон получил «увольнительную» с субботы на воскресенье. Предстояло долгожданное воскресное свидание с дочкой на даче.
И вот наступило счастливое субботнее утро. Коллеги по палате собирались в увольнение. И только один пахан – Семёныч снова оставался смотрящим.
Вдруг вокруг него начала летать оса. Семёныч свернул в жгут газету, и начал яростно махать, пытаясь её убить, или хотя бы прогнать.
Платон не выдержал напряжения созерцания этой бойни, и под смех коллег прокричал:
